Однокурсники - Эрик Сигал

— Не хочу сказать, будто он был вульгарен, — пожаловалась она Теду в машине, когда они ехали домой, — но зато был смехотворно осторожен. Уж если флиртуешь с женщиной, то и веди себя как мужчина. Господи, что за червяк!

Тед наклонился к Саре и взял ее за руку.

— Один долой, — шепнул он, — осталось троих навестить.

Следующим барьером в этом стипль-чезе на пути к постоянной должности оказался ужин с Хендриксонами — историком Дигби и его очаровательной женой Амелией. Это был действительно брак по любви, они даже думали совершенно одинаково. Оба супруга любили ходить в походы, лазать по горам, и обоих объединяла жгучая паранойя по поводу того, что все преподаватели классического отделения так и норовят украсть у Дигби лекторские часы.

— По-моему, это ужасно, — заметила Сара, — но в каком-то смысле их зависть можно понять. Ведь история — это, в конце концов, фундамент классической филологии.

Дигби с ней согласился и даже немного углубился в эту тему.

— Не только фундамент, Сара, это вообще всё. Литература — дело приятное, но что в ней проку, когда там всё одни слова. А вот история — это факты.

— Ладно, сдаюсь, — сказал, поступаясь самолюбием, специалист по литературе Тед Ламброс, оставив свое мнение при себе.

Сара уже приступила к действиям на женском фронте. В сущности ее «дружба» с женой Кена Бантинга достигла такого расцвета, что они встречались раз в неделю в «Охотничьем домике» — поболтать за обедом.

Дотти сама назначила себя верховным судьей в обществе и строго зачислила каждую из жен преподавателей Кентербери в одну из двух категорий: «настоящий шик» или «никакого шика». Сара Ламброс из семейства нью-йоркского банкира Харрисона являлась настоящей представительницей сливок общества, а вовсе не дешевым суррогатом. А поскольку Дотти, по ее собственным словам, была аристократкой из Сиэтла, то она рассматривала Сару в качестве единомышленницы.

Вот только мужья у них были совсем не похожие.

— Скажи мне, — вкрадчивым голосом произнесла Дотти, — каково быть замужем за этим, ну ты знаешь — за латиносом?

Стараясь изо всех сил сохранять строгое выражение лица, Сара терпеливо объясняла, что греки хотя и темноволосые и для кого-то, возможно, немного смуглые, но они совсем не то же самое, что латиносы. И все же, поняв скрытый в вопросе намек, она ответила, что, на ее взгляд, все мужчины в основном одинаковые.

— Ты хочешь сказать, у тебя их было много? — спросила Дотти Бантинг, возбужденная и заинтригованная.

— Нет, — спокойно ответила Сара, — я просто хочу сказать, ну, ты знаешь, у них у всех одно и то же устройство.

Дотти Бантинг заметно покраснела.

Сара тут же сменила тему разговора и стала расспрашивать Дотти, кого из детских дантистов в округе она считает «настоящим шиком».

Одно было очевидно: если бы у миссис Бантинг было право голоса, Сара безусловно получила бы от нее поддержку. Оставалось только убедиться, что она имеет хоть какое-то влияние на мужа. А это возможно определить лишь в том случае, если две супружеские пары встретятся за ужином. И снова, по заведенному здесь обычаю, Бантинги пригласили вновь прибывших к себе домой.

Разговор, как и предполагалось, зашел о теннисе. Бантинг шутливо попенял Теду за то, что он все время увиливает от многочисленных приглашений «прийти и немного постучать». Тед весело ответил, что проржавел насквозь, занимаясь переездом и подготовкой к лекциям, и вряд ли теперь сможет, пусть даже символически, противостоять Бантингу.

— О, а я уверена, он просто скромничает, Сара, — с жаром вмешалась в разговор Дотти Бантинг. — Готова поспорить — он даже играл за университет.

— Нет-нет, что вы, — запротестовал Тед, — куда мне до наших звезд. Теннис — один из немногих видов спорта, где гарвардцы действительно хорошо выступают.

— Да, — согласился Кен, — именно парень из Гарварда выиграл у меня в финале пятьдесят шестого года в соревнованиях Всеамериканской студенческой ассоциации спортсменов-любителей.

Сам того не желая, Тед разбередил самую больную рану в спортивных воспоминаниях Бантинга. И Кен начал вербально истекать кровью.

— Я ведь должен был выиграть. Но этот Джейсон Гилберт — такой хитрющий, как все ньюйоркцы. У него в запасе были такие коварные удары.

— Никогда не знала, что ньюйоркцы какие-то особенно «хитрющие», — сказала Сара. — Я ведь тоже из Манхэттена.

— Конечно, Сара, — извиняющимся тоном быстро произнес Бантинг. — Но Гилберт — наверное, раньше он носил другую фамилию — именно такой, ну, вы понимаете, настоящий еврей.

Наступило неловкое молчание. Сара откинулась на спинку стула, чтобы ее муж сказал что-то в защиту своего однокурсника по Гарварду. Но Тед явно затруднялся с выбором слов, и она снова заговорила:

— Джейсон принадлежит к выпуску тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года, как Тед и я.

— О, — сказала Дотти Бантинг. — Вы его знали?

— Не очень хорошо, — ответила Сара, — но он встречался с некоторыми девушками из моего общежития. Он был очень хорош собой.

— О! — сказала Дотти, желая услышать подробности.

— Слушайте, — оборвал ее Кен, — а что случилось со стариной Джейсоном? Его имя совсем пропало со страниц журнала «Мир тенниса».

— Я слышал, он уехал жить в Израиль, — ответил Тед.

— В самом деле? — Бантинг ухмыльнулся. — Должно быть, он там очень счастлив.

Тед посмотрел на Сару умоляющим взглядом, чтобы она подсказала ему нужные слова. Но на этот раз она тоже растерялась. И не нашла ничего лучше, как сменить тему.

— Этот десерт просто изумительный. Ты обязательно должна дать мне рецепт.

Напоследок им достался самый крепкий орешек из всех — археолог Фоули с каменным лицом и его такая же непробиваемая супруга. Сара несчетное количество раз пыталась условиться с ними о встрече. Но у них постоянно были какие-то предварительные договоренности. Вконец отчаявшись, Сара сказала:

— Пожалуйста, назовите любой день, когда вы свободны. Нам все равно.

— Очень жаль, дорогая, — бодрым голосом ответила миссис Фоули, — в этот день мы тоже заняты.

Сара аккуратно повесила трубку и обернулась к Теду.

— Ну и черт с ними, у нас есть три из четырех. Этого должно хватить.

Если отбросить мысли о коллегах, то жизнь в Кентербери нравилась Теду все больше и больше. Он радовался тому, что Сара постепенно приспособилась к сельскому окружению, а также оценила богатство классического отдела в библиотеке Хиллиер. Она читала все свежие журналы от корки до корки и за обедом обычно вкратце сообщала ему о том, что происходит нового в науке о Древнем мире.

Студенты были от него в восторге, и он отвечал им тем же. Его лекции по древнегреческой драме собирали столько народу, что остальным преподавателям отделения и не снилось, и это, разумеется, не могло не льстить его самолюбию.

Восторженные отзывы о его преподавательском мастерстве вскоре дошли до деканата. И Тони Тэтчер решил, что настал благоприятный момент, чтобы узнать мнение всех членов отделения и ввести Теда в штат. Он добился положительного ответа от эллиниста, латиниста и историка. А археолог даже кивнул в знак согласия.

Все должно было пройти без единого сучка, если бы не тот случай с юным Крисом Джастроу.

Возможно, при определенных обстоятельствах это было бы трогательное зрелище — мускулистый Адонис в оранжевом свитере без воротника, украшенном буквой «К», спящий на солнце подобно могучему льву.

Но к несчастью, все происходило посреди урока латинского языка, который вел Тед. И это зрелище его нисколько не тронуло, а совсем наоборот.

— Проснитесь, Джастроу! — прикрикнул он.

Кристофер Джастроу медленно поднял красивую голову и посмотрел на Теда сквозь приспущенные веки.

— Да, сэр, профессор, — пробормотал он с преувеличенным почтением.

И убрал ноги со стола.

— Мне жаль нарушать вашу сиесту. Однако не могли бы вы оказать всем нам любезность и проспрягать глагол voco в настоящем совершенном времени?

— Voco?

— Да, voco, — повторил Тед. — Возможно, вы помните, что это глагол первого спряжения. И мне бы хотелось послушать, как вы его спрягаете в настоящем совершенном времени.

Последовала небольшая пауза.

— Боюсь, я не понял сегодняшнего задания, сэр.

— Ваши слова означают, что вы пропустили прошлое занятие и даже не соблаговолили узнать у кого-либо, что задано.

— Ну…

— Мистер Джастроу, я желаю видеть вас у себя в кабинете сегодня после обеда с четырех до пяти.

— Боюсь, я не смогу, сэр, — вежливо ответил он. — У меня тренировка.

— Слушайте, — строго пригрозил Тед, — мне все равно, что там у вас, хоть встреча с самим президентом Соединенных Штатов. Вы придете с четырех до пяти сегодня или… я за себя не ручаюсь.