В огонь и в воду - Амеде Ашар

Проговоривъ эту рѣчь, дон-Манрико пошелъ рядомъ съ Гуго и продолжалъ:

— Я не хочу мѣшать вамъ… позвольте мнѣ только немножко пройдтись съ вами. Я просто молодѣю, когда васъ вижу и слушаю! Ахъ! славное было тогда время! Вы тоже участвуете, должно быть, въ венгерскомъ походѣ, судя по вашему мундиру?

— Да, вы не ошиблись… Можно-ли желать лучшаго случая для начала своей службы, какъ сразиться съ врагами христіанскаго міра?

— Я узнаю сына благородныхъ графовъ де Шаржполей! И у меня тоже, при первомъ извѣстіи объ этой священной войнѣ, закипѣла старая кровь! Я снова облекся въ старые доспѣхи! Большой честью для меня будетъ сдѣлать походъ съ вами и быть свидѣтелемъ вашихъ первыхъ подвиговъ. Если только есть хоть сотня дворянъ вашего закала въ арміи его величества короля французскаго, то я готовъ поклясться, что туркамъ пришелъ конецъ… Я же самъ, испанецъ и добрый католикъ, живу теперь одной надеждой, въ мои лѣта, — умереть за такое славное дѣло…

— Да сколько-жь вамъ лѣтъ? Вы еще такъ свѣжи!

— Это только отъ радости, что васъ встрѣтилъ, я кажусь моложе… мнѣ семьдесятъ лѣтъ.

— Чортъ побери! замѣтилъ Коклико.

— Потому-то именно, продолжалъ дон-Манрико, я и позволяю себѣ говорить съ вами, какъ старый дядя съ племянникомъ… У меня водятся деньги… Если вамъ встрѣтится нужда, не церемоньтесь со мной… мой кошелекъ къ вашимъ услугамъ. Я буду счастливѣйшимъ изъ людей, если вы доставите мнѣ случай доказать вамъ мою благодарность.

Монтестрюкъ отказался, къ большому сожалѣнью испанца; разговоръ перешелъ на военное дѣло и дон-Манрико выказалъ въ немъ много опытности. Онъ разстался съ Гуго только у дверей его квартиры и опять обнялъ его такъ искренно, что довѣрчивый гасконецъ былъ глубоко тронутъ.

— Честный человѣкъ и опытный человѣкъ! сказалъ онъ. Какъ благодаренъ за простую постель и за простой обѣдъ!

— Слишкомъ ужь благодаренъ, графъ… Что-то мнѣ подозрительно!

— Такъ, значитъ, неблагодарность показалась бы тебѣ надежнѣй?

— Она была бы, по крайней мѣрѣ, въ порядкѣ вещей и ни мало бы меня не удивила.

Гуго только пожалъ плечами при этой выходкѣ Коклико, ставшаго вдругъ мизантропомъ.

— Такъ ты станешь подозрѣвать кавалера, отдающаго свой кошелекъ въ мое распоряженіе? спросилъ онъ.

— Именно, графъ: это такъ рѣдко встрѣчается въ настоящее время!

— Въ какихъ горячихъ выраженіяхъ онъ говорилъ о сдѣланномъ ему когда-то пріемѣ въ Тестерѣ, и развѣ тебя не удивляетъ, что, черезъ столько лѣтъ, онъ еще не забылъ моего лица?

— Слишкомъ хорошая память, графъ, слишкомъ хорошая память, проворчалъ упрямый философъ.

— Что-жь, ты считаешь это недостаткомъ, а не достоинствомъ, что ли?

— Разумѣется, нѣтъ; но я прибавлю только, что такая память слишкомъ щедра на комплименты.

— Ты не можешь, по крайней мѣрѣ, не сознаться, что дон-Манрико хорошо знаетъ нашъ старый замокъ, гдѣ мы съ тобой прожили столько счастливыхъ дней.

— О! что до этого, то правда! Весь вопросъ только въ томъ къ лучшему-ли для насъ это, или къ худшему?

— Самъ святой Ѳома, патронъ невѣрующихъ, показался бы очень простодушнымъ въ сравненьи съ тобой, Коклико!

— Графъ! повѣрьте мнѣ, всегда успѣете сказать: я сдаюсь! но иногда поздно бываетъ сказать: еслибъ я зналъ!

Если бы Коклико, вмѣсто того, чтобъ пойдти на конюшню взглянуть, все ли есть у Овсяной-Соломенки и у трехъ его товарищей пошелъ вслѣдъ за испанцемъ, то его недовѣрчивость пустила бы еще болѣе глубокіе корни.

Побродивши нѣсколько минутъ вокругъ дома, гдѣ остановился Монтестрюкъ, какъ будто все тамъ высматривая, человѣкъ, назвавшій себя дон-Манрикомъ, вошелъ въ низкую дверь. и, замѣтивъ слугу, зѣвавшаго въ уголкѣ, принялся разспрашивать его, кто здѣсь есть съ графомъ де Шаржполемъ.

— Съ графомъ де Шаржполемъ? переспросилъ слуга, поднявъ руку съ глупымъ видомъ, и сталъ чесать себѣ лобъ.

Дон-Манрико, вынулъ изъ кармана немного денегъ и опустилъ ихъ въ поднятую и раскрытую руку слуги; языкъ плута вдругъ развязался какимъ-то чудомъ.

— Графъ де Шаржполь пріѣхалъ вчера ночью съ тремя людьми, двое большихъ и одинъ маленькій, въ родѣ пажа; всѣ вооружены съ головы до ногъ, и съ ними еще пріѣхалъ кавалеръ, который тоже, кажется, шутить не любитъ. Этого зовутъ маркизъ де Сент-Эллисъ.

— Четверо, а я одинъ!… Громъ и молнія! проворчалъ испанецъ.

Вырвавшееся у дон-Манрико восклицаніе поразило бы Коклико; но и самъ Монтестрюкъ тоже сильно бы удивился, еслибъ, послѣ этого короткаго разговора испанца со слугою гостинницы, онъ встрѣтилъ своего собесѣдника, идущаго смѣлымъ шагомъ по улицамъ Меца.

Дон-Манрико шелъ въ это время къ ближайшимъ отъ лагеря городскимъ воротамъ; онъ уже не притворялся смирнымъ и безобиднымъ человѣкомъ и ступалъ твердой ногой. Большой ростъ, гибкій станъ, широкія плечи, рука на тяжеломъ эфесѣ шпаги, надменный видъ — тотчасъ же напомнили бы Гуго недавнее приключеніе и, взглянувъ на этого сильнаго рубаку, не скрывавшагося болѣе, онъ бы навѣрное вскричалъ, не задумавшись: Бриктайль!

Это онъ и былъ въ самомъ дѣлѣ. Капитанъ Бриктайль, позднѣй капитанъ д'Арпальеръ, опять перемѣнилъ кличку, но какъ только миновала надобность корчить лицо сообразно рѣчамъ и личности, за которую онъ теперь выдавалъ себя, онъ самъ невольно измѣнялъ себѣ. Ястребиные глаза зорко слѣдили за всѣмъ вокругъ; по временамъ онъ вмѣшивался въ толпу бродившихъ повсюду солдатъ, то оравшихъ пѣсни во все горло, то нырявшихъ въ двери кабаковъ. Его можно было принять за сержанта — вербовщика.

Подойдя къ парижскимъ воротамъ, онъ замѣтилъ среди запружавшей ихъ разношерстной толпы какого-то лакея съ честной физіономіей, справлявшагося у военныхъ о квартирѣ офицера, къ которому у него было, говорилъ онъ, весьма нужное и весьма важное письмо. По запыленному его платью было видно, что онъ пріѣхалъ издалека. Дон-Манрику показалось, что лакей, говорившій плохо но французски, съ сильнымъ итальянскимъ акцентомъ, произнесъ имя графа де Монтестрюка. Онъ смѣло подошелъ.

— Не правда-ли, мой другъ? сказалъ онъ лакею на чистѣйшемъ языкѣ Рима и Флоренціи, вы ищете сира Гуго де Монтестрюка, графа де Шаржполя?

Услышавь родной языкъ изъ устъ итальянца, посланный улыбнулся съ восхищеньемъ и самъ заговорилъ по-итальянски очень бѣгло:

— Ахъ! господинъ иностранецъ, какъ бы я вамъ былъ благодаренъ, еслибъ вы указали мнѣ, гдѣ я могу найдти графа де Монтестрюка! Его именно я ищу, и вотъ уже добрыхъ два часа разспрашиваю у всѣхъ встрѣчныхъ, а они или отсылаютъ меня то направо, то налѣво, или просто смѣются надо мной. Меня зовутъ Паскалино и я служу у принцессы Маміани, которая привезла меня съ собой изъ Италіи и удостоиваетъ своего довѣрія.