Стоунхендж - Юрий Никитин

— Братству дозволено все! — возразил Бадри торжественно. — Если на благо большинству.

Синий огонь, бьющий из руки Бадри, почти касался его груди. Олег сказал отчаянным голосом:

— А судьи кто?

— Даже мне знать не дано.

Шерсть на волчьей душегрейке начала дымиться. Олег чуть отшатнулся, прищурился от жара.

— Не я это начал...

— А что ты можешь? — захохотал Бадри.

— Увы, немного... Все забыто, кроме самого простого. А самым простым я научился раскалывать землю.

Под ногами качнулось, раздраженно заворчало. Томас не удержался, упал на колени. Земля качнулась снова, затрещала. Внезапно лопнула, как спелый арбуз, трещина была с руку шириной, туда устремилась пыль и пепел.

Бадри шатался, пытаясь устоять, взмахивал руками. Синий огонь погас, пальцы были растопырены, словно он пытался ухватиться за воздух. Томас заорал радостно:

— Так его!.. Бей Тайных и Явных!.. И всех, кто в Бога не верит!

Трещины побежали в разных местах. Бадри оглянулся, обратил к калике бледное лицо.

— Ты... ты погубишь нас всех!

— Все когда-то умрем, — ответил калика.

Он стоял и смотрел, как вся земля пошла льдинами, что шатались, двигались, некоторые опускались. Из глубины вылетели клубы легкого дыма. Томас ощутил, как потеплел воздух.

Бадри заорал, перекрывая грохот:

— Но умрешь и ты!

— А ты мне приготовил другое?

Края осыпались, в бездну падали целые глыбы. Бадри и Олег оказались на одной, что быстро уменьшалась. Посланец Тайных стиснул челюсти, во взгляде была ненависть. Он простер к Олегу стиснутые кулаки.

— Надеешься спастись? Не выйдет!

Он потряс кулаками. Прогремел гром. Томас вскрикнул в ярости и отчаянии — земля под ногами злого демона и калики превратилась в песок.

Оба одновременно взмахнули руками и обрушились вниз вместе с грудами песка. Взметнулось облако удушливой горячей пыли.

Ноги Томаса внезапно отклеились от земли. Он упал от неожиданности, вскочил, подбежал к краю пропасти. Внизу было только облако пыли и пепла, туда все еще обрушивались камни. Земля подрагивала, края пропасти медленно сдвигались, словно края раны под рукой умелого лекаря.

Томас с ужасом смотрел в раскаленный провал. Оттуда вылетали клубы дыма, выстреливались столбы огня. Края почернели, оплавились, как воск на солнце. Под ногами стоял затихающий гул.

Яра дрожала, как осиновый лист. Глаза ее были большими и пугливыми. Она косилась на провал, но отшатывалась при клубах черного дыма.

Томасу показалось, что слышит запах горелого мяса. Страшное одиночество пришло и навалилось с такой мощью, что захотелось плакать. Вздрогнул, сказал хрипло:

— Я не думал... что ад так близко!

— Что такое ад?

— Пресвятая Богородица! — прошептал Томас. — Ты не знаешь, что есть ад? Бедный калика... Он был стоек в своих заблуждениях. Хоть за это ему можно чуть меньше углей...

Он отступил, потому что глыбы все еще откалывались, исчезали в пропасти. Опустошенно вдвоем наблюдали, как из желтого пыльного облака вынырнули острые верхушки изломанных камней. Стоял хруст, стены сдвигались, перемалывая глыбы.

Вскоре стены сомкнулись. Сжатие было таково, что наверх выдавило горячее крошево камней, песка и пыли. От них несло гарью. Теперь бывший разлом еще больше напоминал затянувшуюся рану с застывшей корочкой наверху.

Томас без сил опустился на землю. Яра подошла и встала рядом. Томас ощутил, что страшное одиночество все же начинает рассеиваться, как утренний туман под солнцем. Она коснулась его плечом, и одиночество исчезло. Были только боль и горечь от потери верного друга и отважного компаньона.

— Прощай, — прошептал Томас. — Пусть зачтутся тебе твои добрые дела, калика... Ты жил, как язычник, но доброго сделал больше, чем иные христиане...

Он повернулся к Яре. Мокрые дорожки блестели на ее щеках, голос прерывался, но в нем была крепнущая сила:

— Сэр Томас, я знаю, что ты хочешь сказать. Нет! Калика предвидел и это. Он мне велел строго-настрого, если с ним что-то случится, я не должна оставлять тебя... пока ты не довезешь меня к моему жениху. А это тебе по дороге. Ты проедешь прямо через его земли..

Томас отшатнулся.

— Мы вдвоем тебя едва-едва защищали!.. Прости, но со мной ты в большей опасности, чем одна. Или с кем другим.

— Томас, — она впервые назвала его по имени, — святой отшельник мне вчера рассказал о чаше. И о том, как важно для тебя и всего мира принести ее в Британию. И рассказал, что за тобой охотятся сильные и беспощадные враги. Ну и что же? Все равно ты самый сильный. При тебе мне надежнее.

— Калика так и сказал?

— Он знал, что может умереть... Боюсь, он даже предвидел свою гибель. Потому он так...

— Предвидел? — не понял Томас. — Но зачем? Может, лучше было бы как-то избежать?

Молчание было тягостным. Яра опустила голову. Слезы снова побежали по еще мокрым дорожкам.

— Думаю, он просто устал. Устал жить. Он все время нес какую-то тяжесть. Нам даже не вообразить какую. И у него все время рушилось, ломалось, получалось не то, к чему стремился. Он устал от неудач, разочарований. Он уже хотел уйти! Но сумел уйти так, чтобы даже не потратиться на свои похороны. И унес с собой твоих главных врагов.

Томас остро взглянул на нее. Она кивнула.

— Но остался еще один... Пусть проще, но ты его не знаешь. Он ждет тебя где-то впереди.

— А ты знаешь?

— Калика дал мне свои обереги. И показал, как пользоваться. А помогу тебе так, как никто не поможет. Я укажу на того, кто попытается ударить в спину!

Томас потряс головой.

— Ни за что! Подвергать твою жизнь такой опасности? Да что я буду за мужчина? Что за рыцарь? Тебя саму охранять надо, а ты берешься охранять меня! Да я со стыда сгорю, мне другим рыцарям на глаза нельзя будет показаться!

— Меня охранять? — не поняла Яра. — Что, я выгляжу такой слабой?

— Конечно, — сказал Томас убежденно. — Ты слабая женщина, хрупкая и нежная. А я, мужчина, должен тебя защищать.

Яра оглядела себя, посмотрела на рыцаря с подозрением, подозревая злую шутку.

— Хрупкая?

— Хрупкая! Вон у тебя какая нежная, как шелк, кожа. Сколько едем по солнцу, ветру, сколько спим на земле, сколько тебя царапали ветки, а кожа все такая же нежная и тонкая, как у сказочной принцессы. И кости у тебя тонкие, как у птички. И росту ты... лишь с недомерками что-то стоишь, а рядом с настоящими... как я или сэр калика, все равно тонкая, как березка, и стройная, как сосенка. Сильный удар тебе перешибет, как соплю, все-таки жалко...

Яра, которая слушала с открытым ртом, опомнилась так резко, что даже вздрогнула. Смягчившееся лицо снова затвердело, а в низком хрипловатом голосе, от звуков которого сердце Томаса екало, снова зазвенел металл: