Стоунхендж - Юрий Никитин

Томасу наскучила дискуссия о далеких и непонятных вещах. Он за спиной князя наклонился к уху Яры.

— А где ты была, когда мы искали тебя у твоего Ночного Филина? Ох, как искали, как искали...

Он мечтательно вскинул глаза к своду, губы зашевелились. Руки сошлись на невидимом, словно пальцы отжимали, выкручивая, мокрую рубашку.

Яра сказала деловито:

— Я поехала в соседнюю деревню, чтобы там купить хороших коней. И вообще приготовить все к дальней дороге. Я была уверена, что нам все это понадобится через день-два... Только вы ушли еще раньше.

Томас бросил косой взгляд.

— А если бы мы не выбрались из каменоломни?

Глаза Яры распахнулись, как две лесные поляны, заросшие цветущим клевером.

— А чего бы вы там сидели?.. Сэр Томас, для тебя оттуда выбраться, что хрюкнуть в свое удовольствие.

Томас вспомнил, чего стоило выбраться из каменоломни, ощутил, как по коже побежали холодные кусачие мурашки размером с майских жуков.

— Да, конечно, — подтвердил он дрогнувшим голосом, — мы нахрюкались вволю. До сих пор по ночам хрюкается.

Глава 4

Томас не знал замка в Британии, где бы не появлялись менестрели. Их длинные носы чуяли, где можно поживиться, туда и тянулись. Просто скитались с одинаковыми песнями всюду, а самые умелые знали, чем угодить владетельному сеньору.

Томас не удивился вовсе, что в разгар пира, когда первый голод и жажду все утолили, ели и пили дальше неспешно, вели степенные беседы, появился менестрель. Правда, здесь его звали сказителем и былинником, хотя кое-кто называл по старинке кощунником.

Разговоры умолкли, Томас понял, что кощунника знали, чтили. Церковь запрещала кощуны, а само кощунство в устах церковников стало бранным словом, но не только темный народ с неохотой расставался с родной верой, даже князья и бояре хмурились, когда приходилось кланяться чужому иудейскому богу и его воинству.

— Поклон тебе, старец, — сказал Кичинский почтительно.

Кощунник не был стариком, на взгляд Томаса, скорее уставшим и разочарованным разбойником, который сменил меч на лиру, ну, на эту доску с натянутыми тетивами. Как он будет на ней играть?

Гости подсаживались ближе, окружали сказителя. Томас старался держаться с иронической отстраненностью, он-де из просвещенной Британии, но старец запел о временах столь отдаленных, что сердце Томаса сжималось помимо воли, а разум отказывался вмещать дела странные и непонятные современному рыцарю, лишенному старых предрассудков.

Сказитель, мерно ударяя по струнах, пел о славных временах царя Таргитая, когда на землю пали с небес золотые вещи: орало, чаша и ярмо. Три сына было у Таргитая: Колоксай, Липоксай и Арпоксай, но золотые вещи вспыхивали жарким пламенем, когда их пытались взять в руки. Лишь младший брат, Колоксай, сумел взять их. Таргитай этот знак богов понял, передал ему власть. С тех времен народ принял орало и начал пахать землю, а дотоле только путешествовал и воевал...

Томас пробурчал недоверчиво:

— Так в один день и стал из кочевника земледельцем?

Кичинский услышал, сказал шепотом:

— Пахали и раньше, только их было мало, считались юродивыми... А когда с неба рухнули эти вещи, то был знак, чтобы весь народ принял новых богов.

— Понятно, — сказал Томас. — Это как сейчас, да? Христиан у вас много, но вся страна ею еще не стала?

Калика слушал, хмурился, шумно хлебал вино. Кичинский наконец заметил, спросил любезно:

— Разве не так?

— Не так.

— Гм... А как было?

— Как всегда, когда приходит новая вера. Плач и стон стоял по всей Руси... Впрочем, она тогда не звалась еще Русью. Почему не сказать правду, что не бывает так, чтобы весь народ взял да отказался от родной веры, с ходу взял чужую?.. Разве не с огнем и мечом вошла вера Христова на Русь, не залила кровью земли, сожгла села и веси, а волхвов старой веры распяли на воротах их храмов?.. Так и тогда, пятнадцать столетий тому, стон стоял и плач, когда отец расставался с сыном, мать с дочерью, братья с сестрами и друг с другом!.. Сколько народу ушло с Арпоксаем, чтобы сохранить старую веру, сохранить душу своих предков!

— А куда ушли? — спросил Томас.

Калика взглянул остро, как ножом кольнул.

— Удивишься, когда узнаешь. Они шли через нынешнюю Нормандию, добрались до моря, перешли на северную землю, срубили города и веси... Эти земли назвали Оловянными островами, там много олова. Когда научились добавлять в печь, стали первыми ковать бронзовые мечи... Еще не понял, о каких землях я говорю?

— Догадываюсь, — сказал Томас осевшим голосом.

— Другие ушли на юг, их стали называть «парфянами», что значит «изгнанники». Много новых народов образовалось из тех, кто ушел. Вот так больше всего крови и людей потеряли без всяких битв, поражений или побед. Всего лишь принимали новую веру!

Кичинский уже не слушал кощунника. Его глаза подозрительно обшаривали калику с головы до ног.

— Постой, постой! Что-то ты больно много хулишь нашу исконную православную веру!

— Исконную?

— Ну, да. Нашу русскую веру. За веру, князя и отечество!

— А Христос тут при чем? — спросил Олег ехидно. — Он же был иудеем. Самым настоящим.

— У меня другие сведения, — сказал Кичинский с неудовольствием. — Он был скифом! Разве не знаете, что когда-то скифы захватили всю Малую Азию и вдобавок всякие другие страны? До Египта дошли, но фараон Псамметих вышел навстречу с богатыми дарами, откупился. Но в Палестине скифы правили двадцать девять лет! Всех баб под себя гребли, свои города поставили, там жили где отдельно от иудеев, а где и вперемешку. Так вот Иисус именно оттуда родом. Из Назарета! Сам город скифы ставили, на заре это было, вот потому так и назвали. Жителей Галилеи, это где скифы Назарет срубили, никогда в Иудее настоящими иудеями не считали. Христос так от этого страдал, что придумал такую веру, чтобы сравнять с настоящими иудеями. Он так и сказал: «Нет ни эллина, ни иудея». Разве иудей так мог бы сказать? Так мог сказать только тот, кого в иудеи не пускали, а как проще всего вскарабкаться к тем, кто сидит высоко? Правильно, стащить их за ноги к себе в гря... ну, в равноправие. Это учение всем понравилось, потому что без трудов и мук сразу становишься вровень не только с избранными иудеями, но даже с королями, императорами!.. Мол, все рабы божьи...

Томас смолчал, такое вольное объяснение происхождения Великого Учения коробило. Впрочем, он не был силен в религиозных диспутах, потому наполнил кубок снова, осушил, прислушался к ощущениям.

— Словно огненный шар провалился в желудок!.. Но силы только прибавилось. И голова еще яснее, чем раньше.

— Нравится?