Книга домыслов - Эрика Свайлер

Так минуло три месяца. Пибоди вел цирк по кругу, поближе к Филадельфии и Нью-Йорку, поближе к своему сыну. Вечером, накануне приезда цирка в Миллерстоун, Эвангелина пришла к Амосу за Бесс.

– Ну, маленькая рыбка, пришло время научить тебя плавать.

Мать погладила дочь по ее тонким темным волосикам. Амос покрепче завернул Бесс в длинную полу своего камзола – так, чтобы Эвангелина не смогла до нее дотянуться. Страх сделал его очень неуступчивым.

– Ты не хуже меня знаешь, что Пибоди нужно, чтобы и она работала. Мы должны ее обучать. Если мы начнем сейчас, она не будет бояться, как я боялась в свое время. Я сделаю так, чтобы дочь была в полной безопасности.

Амос завернул дочь еще основательнее. Эвангелина вцепилась в кружево на его одежде. Амос отрицательно помотал головой, досадуя на то, что не может сейчас взять в руки карты и все ей объяснить.

– Пройдут годы, прежде чем она сможет гадать на картах, – продолжала уговаривать его Эвангелина. – Кто будет доверять ребенку свои тайны? Большинство наших не захотят, чтобы ребенок прикасался к картам.

Он все прекрасно понимал. Эвангелина и сама не захочет, чтобы ее дочь прикасалась к картам, и он не сможет общаться с Бесс посредством карт.

Амос, убаюкивая младенца одной рукой, другой вытащил карты из шкатулки и изо всех сил хлопнул колодой по маленькому столику, так сильно, что он пошатнулся. Он хотел сказать, что не согласен, что напуган после реки и Шарлотта. Амос разложил карты на столике. Они шуршали под его пальцами.

Эвангелина потянулась к картам. Вдруг порыв ветра сдул карты, разложенные Амосом, разбросал их по столу и полу. Новые карты, легшие на их место, рассказывали о насилии, об убитой старухе, о страшных паводках, о горе и опустошениях, в центре которых были они – Королева Мечей и Дурак. Эвангелина нагнулась, чтобы собрать карты, но Амос ее остановил. Он изучал расклад и перебирал в уме возможные толкования. Бесс пронзительно закричала, но крик ее приглушала одежда отца. Он защитил Эвангелину от угроз Рыжковой и того будущего, которое старуха ему напророчила, но карты говорили совсем другое. Он защитил самого себя, а Эвангелина хранит от него свои тайны.

Хрупкая водяная девушка, которую он повстречал, – убийца. Амос понял это по Мечам и тому, как они лежали. Смерть лежала поверх Суда. Убийство – страшный грех. Всякий раз, когда Эвангелина искала утешения, неупокоенный дух насылал на нее беду. Амос не увидел удивления на ее лице. Молодой человек вспомнил расклады, которые ей не показывал. Значит, не было необходимости скрывать их? Амос вспомнил багровую отметину на плече девушки, когда он в первый раз увидел ее плечо обнаженным. Тот синяк зачаровал, околдовал его, заставил возжелать и прикоснуться к нему пальцами.

– Прошу тебя! – взмолилась Эвангелина.

Амос крепче прижал к себе ребенка. Тогда молодая женщина поцеловала его в лоб.

– Я ее верну.

Амос зажмурился, но не отдал ей дочурку.

Бесс расплакалась через какое-то время после того, как Эвангелина покинула фургон.

Остаток дня Амос провел в размышлениях. Он водил пальцами по постели, которую делил с Эвангелиной, ощущая отпечаток ее тела. Во сне она сворачивалась калачиком. Эта привычка осталась с тех пор, когда лохань была ее домом. Малышка беспокойно ворочалась и дергала ножками – точь-в-точь как ее мама. Хорошо, что Бесс не немая, как он. Он думал о решимости Эвангелины. Она решила плавать и разыскала Пибоди. А та мертвая женщина на карте… Ее убила Эвангелина.

Он был не таким. С тех пор как он повстречал Пибоди, его жизнь больше ему не принадлежала. Его имя на самом деле не принадлежит ему. То, что он когда-то жил в доме, напрочь стерлось из памяти Амоса. Запеленав малышку, он положил ее на дорожный сундук. Бесс завопила. Ее личико исказилось и покраснело от натуги. Они смогут начать все сначала, но только без карт и Пибоди, в домике в Берлингтоне. Там они будут жить уединенной жизнью. Он скажет Эвангелине, что не верит тому, что говорила Рыжкова, или, по крайней мере, что постарается не верить. Именно из-за этого синяка он в нее влюбился. Она нуждалась в его защите. Эвангелина позволила ему о ней заботиться, выбрала его. Она тоже о нем заботилась, училась ради него, избавила от клетки. Обыкновенный синяк…

Бесс так расплакалась, словно была ранена и истекала кровью. А что, если она умрет? Амос делал все, что мог, чтобы успокоить дочь. Он укачивал ее, гладил по головке, а окончательно сдавшись, обратился за помощью к Сюзанне, так как не смог придумать ничего лучшего. Девушка-змея, покачав ребенка на руках, позвала Мелину, и та почесала Бесс животик. Нат надул щеки и дал малышке пососать сладкий корень, но девочка продолжала орать, пока не охрипла. Ей нужна была мать.

Амос ждал.

Настал вечер, а Эвангелина все не возвращалась.

Она шла к океану. Деревья сменила трава, а траву – песчаная полоса, которая призывно улыбалась, приглашая зайти в воду. В прошлом купания в расслабленном состоянии в реке всегда приносили мир в ее душу. Но на этот раз ничего подобного не произошло. Ее дыхание стало более глубоким после рождения ребенка. Все эти перемены были для нее полной неожиданностью. Теперь труппа ее ненавидит. Она-то сможет снести их неприязнь, но недоверие Амоса глубоко ранило ее душу. Тело ее изменило не только рождение Бесс, оно изменилось ради него. Углубление между шеей и плечом стало местом отдохновения для его головы, позвоночник изогнулся, чтобы ей было удобнее лежать подле него. Ее сердце медленнее стучало, когда замедлялось биение его сердца.

Они могут уйти. Она уйдет и уведет его с собой.

Вода пахла солью, а не гниющим торфом, как река. Она окунулась в воду с головой, и знакомая тяжесть навалилась на нее, оживляя давным-давно забытые воспоминания о том, как бабушка Виссер ее топила. В воде она не слышала криков Бесс.

Эвангелина встала ногами на океанское дно. Под ступней оказалось что-то гладкое, похожее на камень, но оно, выскользнув, отползло в сторону. Что-то острое кольнуло молодую женщину в ногу, словно ударило. Эвангелина передвинулась, и тогда на нее обрушилось с дюжину подобных ударов. Она выпустила из груди немного воздуха. Вода на вкус была соленой.

В холодной воде у дна Эвангелина не могла видеть, как шевелящиеся ножки и хвосты запутываются в складках ее платья, взбираются по ступням и лодыжкам, цепляются за чулки. Она почувствовала себя свободной и умиротворенной. Такого облегчения Эвангелина не испытывала с самого младенчества. Когда бабушка держала ее голову под водой в лохани, она не чувствовала страха. Сердечко ее билось чаще не из-за страха, а из-за ощущения того, что все идет своим чередом. Подол ее платья увяз в песке под тяжестью ползущих по нему существ.