ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3) - Пантелеймон Кулиш

освобождены от тяжелого бремени, возложенного на них Зборовским договором,

разрешавшим записывать к реестр Козаков, живших в частных имениях.

„2. Расторгнут был опасный союз Козаков с Татарами, который должен был

окончательно прекратиться в конце декабря.

„3. Войска наши получили вновь право квартировать в трех украиппых воеводствах,

которого были лишены по Зборовскому договору.

„4. Постыдная и позорная граница, признанная по статьям того договора, как будто

отчуждавшая в пользу Козаков три воеводства, теперь была уничтожена и предана

забвению.

„Впрочемъ" (говорит характеристически Освецим) „большинству шляхты и самому

королю договор не особенно понравился. Оип были недовольны тем, что гетманская

булава была оставлена Хмель пицкому, что было признано законным слишком большое

количество Козаков, что обязанность уплаты жолду войску, возложенная в начале на

Хмельницкого, потом не состоялась; особенно же недовольство происходило от того,

что, в виду столь счастливого начала кампании, надеялись завершить ее крайне

выгодными условиями договора. Впрочем, если результат не оправдал надежд, то на

это были весьма важные и многочисленные причины, а именно":

„1. расстроенное здоровье краковского кастеляна, в следствие чего не только

военные действия не могли быть ведепы эпергично, но по временам войску угрожала

серьезная опасность.

„2. Несогласие вождей, вследствие которого в войске происходили крупные

скандалы: ибо полевой гетман публично оскорблял друзей и доверенных лиц великого

гетмана, из-за чего они— стыдно даже сказать — ругались взаимно матерными

словами и хватались за сабли.

„3. Войско наше страдало от голода, который и без битвы может привести в

расстройство самые многочисленные армии.

„4 Теряя постоянно людей от голода и болезней, войско наше не имело падежды на

получепие подкреплений, между тем как они беспрестанно прибывали к неприятелю.

„5. Большая ошибка была сделапа в выборе пути: войско наше попало в угол межгу

реками Росью и Рутком и не могло оттут. ш.

42

330

.

да ни возвратиться, ни двинуться вперед, не подвергаясь великой опасности.

„6. В помощь козакам приближался многочисленный отряд Орды, под начальством

нуреддина и находился уже под Корсунем.

„7. Существовало постоянное опасение, что литовское войско, соскучась терпеть

голод, недостаток и нашу неурядицу, оставит нас и возвратится домой.

„8. Состояние погоды также принудило нас к уступчивости. Дождь и слякоть,

продолжавшиеся беспрерывно в течение трех суток, до того были вредоносны для

войска, что в одну ночь умерло 300 человек из иностранных наемных полков,

остальные же иностранцы, не будучи в силах долее выносить нестерпимого голода и

слякоти, стали перебегать к неприятелю.

„9. Наконец, почти совершенное отсутствие управления, этой души военного дела,

проявилось в такой же мере, как и в предшествовавших событиях, и войско

действовало скорее на-угад, по воле судьбы, чем по разумно обдуманному плану.

„10. Вследствие всех перечисленных причин была сделана самая крупная ошибка: в

субботу не последовало решительной битвы, которая могла бы увенчать и закончить

кампанию полным успехом, Сами враги впоследствии сознавались, что, когда войско

наше в этот день двинулось в атаку, построенное в таком же порядке, как у Берестечка,

но совету и стараниями полевого писаря Пршиемского, то все хлопы, объятые страхом,

бросились бежать; даж.е полковники стали отступать за Рос, и сам Хмельницкий

сильно струсил. Его любимец, Выговсвий, говорил: мы хотели бежать, подобно тому,

как бежали под Береетечком, но Господь отнял у вас разум.

„Итакъ“ (заключает откровенно мемуарист), „приняв во внимание все

перечисленные обстоятельства, мы должны возблагодарить Господа за то, что он

дозволил нам заключить мир и охранить нас и Речь Посполитую от окончательной

погибели, которая могла последовать от нашего неустройства".

Что Хмельницкий струсил под Белой Церковью, как и под Береетечком, это для нас

не важно: важно то, что успехи его были возможны только в таком обществе, как

польское, и в таком государстве, как Речь Посполитая. Мысль эту резко высказал в

глаза правительствующим панам царский посол, Репнин Оболенский, как об этом будет

речь в своем месте. Если вспомнить здесь, чем был Хмельницкий под Зборовом и чем

сделался под Бе-

.

331

лою Церковью, то в его нравственной несостоятельности еще больше обнаружится

несостоятельность польской общественности и государственности: ибо по плодам

ценится дерево.

Добившись путем резни и пожога до 40.000 иегербоваиной шляхты в Малороссии,

козаки Хмельницкого разжаловали теперь в мужики половину реестровиковь, лишь бы

обеспечить за родовитыми представителями своего промысла полумужицкое

панованье, а за миллионы земляков, погибших под саблею и в татарской неволе,

вознаградили они свое русское отечество небывалым голодом и мором.

Двукратным изгнанием панов из наследия по предках и троекратным опустошением

цветущего края—они приучили мужиков к разгульной жизни на счет людей

трудолюбивых, и теперь, под Белой Церковью, возвратили озлобленным

землевладельцам все их нрава над одичалым народом, не освободив родного края даже

от жидовской эксплоатации, которой приписывали панские преступления против

иосиольства. Церквам, козаковавшим шляхтичам и мещанам вернули козаки то, чем

они пользовались до Хмельшггчины; но многие церкви и школы сгорели, мещане от

пожаров и военных грабежей обнищали, и широкия пространства недавно еице

многолюдного, богатого, обильного даже в мужичьем быту края превратились в такия

пустыни, как будто там никогда ничего не было“.

Из-за чего же было пятнать русское имя столькими злодеяниями, проливать реки

человеческой крови, причинять столько несчастий и страданий не только Шляхетскому,

но и Козацкому Народу? беспутный, бесчестный и лишенный чувства своего

достоинства Народ не задавал себе подобных вопросов. Он, как и его Козацкий Батько,

умел только пьянствовать и злиться. Злился на панов за то, что не дали ему истребить и

самого имени ляшеского. Злился на Татар за то, что эти, как и он сам, воры по ремеслу,

бились отважно только в задоре, а йотом трусили и вознаграждали себя за поход

пленением своих союзников. Злился на Москалей за то, что не хотели участвовать в его

безбожных предприятиях.

На общечеловеческом суде нет ничего преступнее вероломства и предательства; но

когда эти преступления делаются причиною гибели многого множества своих и чужих

людей, тогда нашему бедному сердцу остается утешать себя только надеждою, что

широкая картина вероломства и предательства, созерцаемая нами в прошедшем,

широко распространит отвращение к вероломству и предательству в настоящем.

Глава XXIX,

Результат козацких бунтов.—Неизбежность .—Козаки переселяются в московские

владения.—Козацкая интрига в Турции.—Поход в Волощину.—Битва под горою

Батогом.—Козаки побиты в Волощине.—Финансовая и нравственная

несостоятельность панской республики.

Печален был результат подвигов Хмельницкого. Сотни и сотни тысяч людей тлели в

земле, валялись непогребенными по ле сам и болотам, по заглохшим полям и

пепелищам, а не то—находились, как предмет позорного торга, в руках у Татар,

которые появлялись иногда с этим товаром даже на козацких ярмарках и отдавали

обременявшего их пленника за лук и десяток стрел, как бы в благодарность за то, что

козаки бывало отдают им шляхтича за нюх табаку. Множество Руси, освобождаемой

Хмельницким из-под так называемого ляшеского ига, работало в турецких сералях, па

морских каторгах и даже за пределами Турции, у Персов и других азиатских народов.

Край был теперь малолюден и голоден. Многие города и бесчисленные села оставили

по себе только поросшие бурьяном пучугуры* Широкия пространства, кипевшие

прежде земледелием и промыслами, обратились в такую молчаливую пустыню, какую

видел в южной Руси Плано Каришяи после Татарского Лихолетья.

Ко всему этому присоединилось моровое поветрие. Вдоль широкого

козакотатарского шляху, от Берестечка до Случи, переколело множество татарских и

жолнерских лошадей, валялись десятки тысяч Козаков, побитых восторжествовавшими

папами и голодом. Вернувшись в отчуждавшуюся плуга Украину, многолюдные толпы