Быть Хокингом - Джейн Хокинг

Той же осенью в беспрецедентном порыве родственных чувств Филиппа холодно предположила, что мне пора уйти от Стивена. «Поверь, никто не будет тебя винить», – снисходительно добавила она, как если бы такой легковесный совет мог решить все проблемы сразу. Какими бы ни были ее мотивы – а у меня не имелось никаких причин ей доверять, – ее совет поразил меня своей неадекватностью ситуации. Обо мне судили настолько превратно, что, прими я подобное решение, семья Хокинг сразу же с презрением исключила бы меня из своего круга. Тем не менее она не понимала, что оставить Стивена для меня было то же самое, что оставить собственного ребенка. Я не могла своими руками разрушить семью, которую я создала силой своего оптимизма. Это одним ударом уничтожило бы как единственное достижение в моей жизни, так и меня саму.

Притворяться, что мне никогда не нравились другие мужчины, было бы бессмысленно; тем не менее я никогда не заводила любовника и моим единственным мужчиной оставался Стивен. Притяжение к другим мужчинам было преходящим и состояло исключительно в однократном обмене взглядами. Да и в любом случае с тех пор я уже давно утратила чувство собственной индивидуальности и не ощущала себя привлекательной и желанной молодой женщиной. Я ощущала себя частью брака, и этот брак из первоначального союза между двумя людьми превратился в обширную социальную сеть, подобно саду, полному разнообразных растений и цветов. К нашему браку теперь относились не только дети, но и бабушки и дедушки, верные друзья, студенты и коллеги. Центральным деревом в этом саду был дом, который я создавала в течение многих лет, сначала на Литл-Сент-Мэри, потом в Пасадене и, наконец, на Вест-роуд. Отношения, с которых все началось, теперь представляли собой лишь часть этой сложной разветвленной системы, и хотя эти отношения уже не являлись прежними, сам брак был гораздо важнее, превыше личных потребностей двух людей, когда-то вступивших в него. От меня осталась лишь хрупкая пустая скорлупка, одинокая и уязвимая; только мысль о детях удерживала меня от желания утопиться в реке; я молила о помощи с отчаянной настойчивостью потенциальной самоубийцы. Ситуация была настолько тупиковая, что я сомневалась в способности самого Бога, кем бы и где бы он ни был, найти выход из нее (если он слышал мои молитвы). Но выход требовалось отыскать, если нашей семье суждено было выжить, если Стивену суждено было продолжать работать и жить в собственном доме, а мне – оставаться в своем уме и быть пригодной матерью для детей.

На какое-то время мне показалось, что я нашла того человека, с которым смогу говорить не стесняясь, которого не обманет разукрашенный и уже шаткий фасад, скрывающий усталость и отчаяние.

Мой хороший друг Кэролайн Чемберлен, бывший физиотерапевт Стивена, чувствительная и практичная натура, предложила мне немного отвлечься и начать петь в местном церковном хоре. «Приходи петь в церковь Святого Марка, – сказала она. – Нам нужно усилить сопрано в рождественской службе». Однажды днем в середине декабря мы оставили детей с ее мужем Питером и отправились на генеральную репетицию. В первый раз я пела в настоящем хоре, в отличие от хорового класса в Пасадене, и хотя мой голос в последнее время звучал все лучше, чтение нот с листа и чувство ритма были мне неподвластны, что отрезвляло меня и напоминало о безуспешных попытках работать секретарем. Другие сопрано терпеливо переносили мою музыкальную дислексию, отсчитывая для меня ритм, а молодой дирижер, тонкий и бледный, вежливо скрывал свое отчаяние по поводу гадкого утенка, которого Кэролайн ввела в ряды его святая святых. Тренировка дала свои результаты, поэтому ко времени рождественской службы мое отличие от других было уже не столь вопиющим, и меня пригласили принять участие в пении рождественских гимнов для прихожан.

Притворяться, что мне никогда не нравились другие мужчины, было бы бессмысленно; тем не менее я никогда не заводила любовника и моим единственным мужчиной оставался Стивен.

Люси отправилась на песнопения вместе со мной; она семенила рядом от улицы к улице, от дома к дому. Мы стучались в двери, и нам открывали люди, судя по всему, хорошо знающие членов хора и хормейстера и обрадованные нашим визитом. В этом районе располагалась школа Люси, но кроме школы и магазинов, я ничего тут не знала. Оказалось, что здесь существует тесно взаимодействующее сообщество друзей и соседей, для которых эдвардианская церковь из красного кирпича была объединяющим символом, независимо от регулярности ее посещения.

Темным зимним вечером хормейстер Джонатан Хэльер Джонс шел рядом со мной и Люси, балансируя на краю тротуара, чтобы оградить нас от проезжающих мимо автомобилей. Между нами завязался разговор. Я говорила так свободно, как не говорила много лет; у меня возникло жутковатое ощущение, что я встретила давнего знакомого, как будто смутное воспоминание внезапно выдвинулось на передний план и материализовалось в виде этого незнакомца. Мы говорили о пении, музыке, общих знакомых – их было несколько; о путешествиях, в частности о Польше, где он выступал с университетским камерным хором летом 1976 года. Он рассказал мне о церкви Святого Марка и о необыкновенно увлеченном своим делом, добром приходском священнике Билле Лавлесе, поддержавшем его веру в очень трудный жизненный период. Он не сказал, что это был за период, но я уже знала от Кэролайн о том, что полтора года назад Джанет, жена Джонатана, умерла от лейкемии.

Мы не виделись в течение нескольких недель и снова встретились совершенно случайно. В январе 1978 года во время трехнедельной отлучки Стивена со свитой в Америку я позволила себе мещанское развлечение: отправилась с Найджелом Викенсом и его вокальным классом на концерт известного баритона Бенджамина Люксона в городской ратуше. В переполненном зале я сразу же заметила Джонатана в противоположной части помещения: он был высок, бородат и кудряв и выделялся на общем фоне. Меня удивило то, что в антракте он тоже узнал меня. Я представила его Найджелу. «Какой симпатичный молодой человек!» – сказал Найджел по дороге через Кингс-колледж к Вест-роуд, где была припаркована его машина. Я настороженно согласилась и перевела разговор на другую тему, поинтересовавшись обстоятельствами подготовки Найджела к женитьбе на талантливой американской певице Эми Клор.

В результате этой случайной встречи Джонатан стал приходить к нам в дом учить Люси играть на фортепиано по субботам или воскресеньям, в зависимости от собственной загруженности. Она быстро прониклась к нему симпатией, а его серьезность и нерешительность вскоре исчезли под влиянием ее непосредственности. Сначала он проводил у нас только время урока, затем стал оставаться немного дольше, аккомпанируя мне для песен Шуберта, которые я учила. В это время Стивен то руководил операциями с железной дорогой в комнате Роберта, то являл в своем лице почтеннейшую публику для наших «Шубертиад», как мы их называли. Через несколько недель Джонатан уже приходил к обеду или оставался на ужин и стал помогать Стивену, освободив Роберта от тех обязанностей, которые так долго обременяли его. Затем, когда все мы узнали Джонатана лучше, Роберт стал подкарауливать его у двери, набрасывался на него из засады, валил на пол и начинал с ним бороться. Джонатан реагировал на такую нетрадиционную форму приветствия спокойно и с удовольствием отвечал на потребности растущего мальчика в физической потасовке для высвобождения распирающей его энергии.