Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 2 - Николай Александрович Митрохин

С конца 1982 года они однозначно начали ориентироваться на «второго» секретаря ЦК КПСС, имевшего перспективу стать первым, — Михаила Горбачева. Стилистически и идейно совпадавший с «прогрессистами» Горбачев оказался их лидером в нарастающем политическом противостоянии с Черненко и неосталинистами. Однако к разработке экономических реформ их привлекли только в 1984 году в рамках особой автономной группы, созданной Горбачевым без согласования с коллегами (о чем мы поговорим в начале следующей части). Андропов, Тихонов и Горбачев на том этапе разделяли прогрессистов с реальными экономическими знаниями и прогрессистов с политическими идеями. И если первым давали возможность говорить и выдвигать практические рекомендации, то вторых придерживали на будущее.

Косолапов, по всей видимости, пробовал инициировать консолидацию всех консерваторов вокруг относительно молодого и энергичного члена Политбюро Григория Романова, которого Андропов перевел в Москву и поставил на должность секретаря ЦК КПСС по оборонной промышленности. Однако Романов, демонстрирующий свою прогрессивность в качестве менеджера и сторонника развития новых технологий, неуверенно чувствовал себя в Москве, особенно в тени такого реального «тяжеловеса», как Дмитрий Устинов, а потому не выглядел лидером, способным повести за собой консервативный блок[992].

Возможно, таким лидером мог бы стать Владимир Долгих, весьма авторитетный секретарь ЦК КПСС по тяжелой промышленности. «Консерваторам» удалось переманить его к себе из группы «андроповцев». Однако он не был полноправным членом Политбюро и не успел им стать до момента смерти Черненко. Не был он и харизматичным политиком. Да и не было никаких гарантий, что все «консерваторы» готовы были проталкивать его в кресло генсека.

Таким образом, проект основных положений экономической программы партии на следующую пятилетку, созданный в апреле — мае 1984 года и озвученный Черненко на заседании Политбюро 31 мая, носил компромиссный характер для всех влиятельных групп, воздействующих на формирование экономической политики. Из документа был вытравлен почти весь реформизм комиссии Политбюро, зато оставлены все пожелания отраслевых лоббистов и некоторые — контрреформистов. Примерно две трети документа соответствовали идеям и интересам Горбачева и Рыжкова, остальное было отдано ВПК, Долгих и Байбакову, а также пожеланиям Косолапова. Фактически «план Черненко» представлял новую большую инвестиционную программу, стоящую на трех китах — поддержка улучшения жизни селян, предоставление квартир горожанам и ускорение глубокой технической модернизации и автоматизации производств в машиностроении, металлургии и топливно-энергетической сфере, чтобы добиться роста их производительности. Этот документ можно расценивать как программу первого этапа будущих реформ Горбачева, однако он же фиксирует наличие нескольких глубоких и принципиальных проблем, которые далее оказали влияние на весь ход перестройки.

Первой крупной проблемой, фундамент которой был заложен в 1982–1984 годах, стало принципиальное нежелание политической группы, сложившейся вокруг Горбачева, считаться с вопросами финансовой дисциплины. Они не хотели проводить крайне необходимые экономике повышения цен на основные товары и соблюдать баланс бюджета. С ноября 1982 года, с момента, когда Горбачев, Рыжков и Гостев убедили Андропова отложить запланированное и уже подписанное Брежневым повышение цен на хлеб, они демонстрировали одну и ту же стратегию поведения в финансовых вопросах. Населению могло недоставать товаров, бюджет финансировал бесконечные и огромные субсидии, но цены не должны были расти. И при этом в бюджете должно было хватать средств на растущие аппетиты ВПК и армии, что обеспечивало генсеку поддержку «оборонки» и «военных».

И «консерваторы» в Политбюро и на высших государственных постах, и прогрессивно настроенные экономисты в аппарате власти, и радикальные «товарники» из академических институтов, привлеченные к разработке программ реформ в 1982–1985 годах, — все однозначно ратовали за макроэкономическую стабилизацию и соблюдение бюджетного баланса. Они держали в памяти причины окончания реформ при Косыгине и явно не хотели повторения их печального финала. Многие из них призывали к сокращению финансирования ВПК, видя в этом значительный ресурс в условиях падения государственных доходов и единственный способ удовлетворить растущие аппетиты аграриев, интересы которых так горячо отстаивал будущий генсек. Однако и Горбачев, и Рыжков занимали принципиально иную позицию, ориентируясь на масштабные инвестиции (в первую очередь в ВПК), которые должны были обеспечить «рывок». Гостев отличался от них только тем, что хотел сокращения инвестиций в ВПК и увеличения их в легкую промышленность.

В этом состояла их вторая крупная ошибка. Экономические эсперименты 1984–1985 годов проводились быстро и масштабно, но не успевали дать однозначных результатов. Отдельные колхозы, совхозы, предприятия, учреждения, объединения и даже целые министерства какой-то период жили по правилам эксперимента и даже могли закрепить их за собой надолго. Значительная часть их опыта могла пропагандироваться в СМИ и даже войти в качестве части в концепт будущих больших реформ. Их история пока не написана, хотя хорошая монография по истории этих экспериментов или отдельно по каждому из них сделала бы имя любому амбициозному ученому. Но мы можем констатировать из обрывочных свидетельств, что подавляющее большинство этих экспериментов заканчивалось ничем или неудачей потому, что опыт данного конкретного субъекта советской экономики оказывался немультиплицируем. Его оказывалось невозможно повторить даже предприятиям того же типа, не говоря уже за пределами отрасли. Причиной этого был индивидуальный опыт их управленцев, индивидуальные льготы, которые предоставлялись этим предприятиям за счет других, особое внимание, которое уделялось им партийными и государственными органами, и другие факторы, складывающиеся в «историю успеха». От руководителей этих органов зависела и оценка «успеха» или «неудачи» эксперимента, которая не всегда складывалась из каких-то объективных показателей.

Так, например, по мнению секретаря аппарата Комиссии по совершенствованию управления народным хозяйством Игоря Простякова, эксперимент на АвтоВАЗе закончился «нулем», однако его заместитель Петр Кацура, а потом и Николай Рыжков считали, что он был очень успешным и его опыт должен был мультиплицирован на всю экономику. В результате различия в оценках результатов критически настроенный Простяков вынужден был оставить свой пост, а его оптимистично настроенный зам занял его кресло[993]. Егор Гайдар в своих мемуарах, описывая опыт поездки от Совета министров с проверкой эксперимента на Белорусской железной дороге, упоминает настойчивое желание принимающей стороны поить гостей алкоголем начиная с 8 утра (комиссия эти угощения принимала), и только его категорическая настойчивость позволила ему получить некоторые цифры, по которым он не смог (как следует из текста) сделать никаких выводов[994].

Комиссия Комитета народного контроля, проверившая в середине мая 1984 года деятельность предприятий Министерства тяжелого машиностроения, участвовавших в эксперименте, установила, что, несмотря на незначительное повышение производительности, проблем от эксперимента куда больше. Министерство занизило предприятиям плановые задания, чтобы они уверенно демонстрировали рост производительности, те к тому же начали активно заниматься приписками, нередко вдвое завышая свои достижения, поэтому сразу взлетели незаслуженные заработки работников[995]. «Выявленные проверкой нарушения государственной и