Золотой век - Евгений Игоревич Токтаев

сейчас вспоминаю, было нам с ним по десять лет, и полезли мы на крышу в их доме…

И тут же осёкся, ведь Элисса под столом наступила ему на ногу.

— Были времена, — согласился Алаксанду с сыном, — я всё ждал, что он повзрослеет и остепениться. Ну, и что? Повзрослел, глупости из головы выбросил. Но тут новая беда. Скоро праздник, а Хеттору на нём петь отказывается. Наотрез. Так и сказал. Стыдно, мол, ему петь ту песню, за которую в Хаттусе ему лиру подарили. А люди просят!

Алаксанду с такой надеждой посмотрел на хетта. Ведь ему особого труда не составило бы уговорить парня.

И это был прекрасный повод покинуть компанию царя Трои, его наследника и легкомысленной жены. Потому Хастияр поклонился хозяевам и отправился уговаривать Хеттору.

Воспитанника приама не оказалось. Хастияра встретила его жена, Рута.

— А мужа дома нет. Обещал вернуться к вечеру, да всё жду, — сказала она.

Рута поставила перед ним чашу и налила вино из кувшина, который подала служанка. Хастияр медленно пил вино, разглядывая юную жену Хеттору. Пожалуй, тому повезло куда больше, чем другу. На вкус хетта Рута была красивее, чем жена царевича. Стройная, кожа молочной белизны, а глаза синие. А волосы уже не такие рыжие, как в детстве. Она больше не похожа на лисёнка, только с прекрасной птицей, да, только с лебедем её теперь можно сравнить.

Разве что излишне скромна, вовсе глаз не поднимает. А ребёнком была бойким. Может, перед ним робеет? А глаза красные, видно, что плакала. С чего бы вдруг?

— Здоровы ли твои родители? — начал расспрашивать её Хастияр, — здоровы ли твои братья и сёстры, хорошо ли у отца идёт торговля?

— Да, всё благополучно, господин, — сказала Рута.

Голос у неё был, как серебряные колокольчики. И она пила воду из потока Вилусы, и ей достался чудесный голос и любовь к песням.

В соседней комнате заплакал её ребёнок, сын у Хеттору родился год назад.

Рута вскочила, но нянька оказалась проворнее. Она подошла к мальчику и тихим голосом начала его баюкать.

Рута снова села, явно не зная, что ей делать дальше. Тогда Хастияр всё понял. Немудрено же догадаться.

С детства Рута была влюблена в соседского парня, по которому сохли все девчонки из окрестностей Вилусы. А когда он выбрал её, то думала, что вот оно, наступило счастье, наступил вечный праздник.

А теперь муж с рассвета и до ночи пропадает за стенами города, ведь он теперь военачальник. Дома служанки, которые далеко не всегда слушаются юную госпожу. И ещё младенец, с которым кормилица справляется куда лучше, чем молодая мать.

— А меня приам просил прийти, — сказал ей Хастияр, — все к празднику готовятся, я решил помочь. А ты праздники любишь?

Рута молча кивнула в ответ. Тогда Хастияр продолжал:

— Тогда надо верить. И ждать надо, тогда праздники наступят обязательно.

Не объяснять же девочке, что то, чего она ждала с детства, уже наступило. А то, что выглядит не так, как мечталось… В том виноватых нет. Просто жизнь такова.

Задерживаться в гостях было уже неприлично. Хастияр решил, что пора уходить.

Но не успел, ведь в то же самое время домой вернулся хозяин. Хеттору явился домой весь мокрый, с одежды так и текла вода.

— Что это, дождь на дворе идёт? — удивился Хастияр.

— Не, это я перестарался немного. Своих болванов пришлось из реки вытаскивать. А я им говорил! Проверьте ось! Нет, так колесница в реку упала. Ладно, это неважно.

— Пойду я, поздно уже. А вы отдыхайте.

Он направился к дверям, но Хеттору остановил посланника:

— Ну, до чего же наглый народ у нас! Уже и тебя уговорили! Я знал, что наши люди к приаму пойдут, а он начнёт тебя упрашивать, чтобы я согласился на празднике спеть! Да, как они не понимают, что мне теперь стыдно эту песню петь! Ну, я как будто пьяный был, когда её сочинял! Давно это было. А теперь вижу, что глупость это, вот мне и стыдно!

— Теперь не будет, я её переписал.

Хастияр указал на деревянную табличку, обтянутую полотном, которую он положил на стол.

— О, — удивился Хеттору, — а ты же рассказывал, что знаешь множество иноземных языков, но сочинять умеешь только на родном?

«Выходит, научился», — подумал про себя Хастияр. Он вышел на улицу. Стало уже совсем темно, наступала ночь. Ветер, который дул над Вилусой всю ночь, затих. День закончился, не принеся за собой ничего нового. Может, завтра что-то произойдёт.

Может, отец или жена пришлют гонца с письмами. Тогда он сможет написать ответ, снова расскажет им, как устал жить здесь, как хочет домой.

Хотя, из Хаттусы всё же время от времени приходят вести. А что происходит там, в Стране Реки?

Если бы существовал способ заглянуть туда, увидеть хоть на мгновение далёкую страну. И поговорить с людьми, с которыми однажды свела его судьба.

Вернувшись домой, Хастияр сказал слуге:

— Разбуди меня завтра утром пораньше. Я не захочу вставать, но ты всё равно меня разбуди.

Глава 14. Дом Бастет

То же время – второй месяц сезона ахет,[125] одиннадцатый год Величайшего Усермаатра Рамсеса Мериамена, город Пер-Бастет, поместье Миухетти

Кот заурчал, выгнул спину и принялся царапать когтями крышку сундука. Драгоценное чёрное дерево из Нубии и резные пластинки слоновой кости заскрипели под натиском кошачьих когтей. Хозяйке нестерпимо захотелось шлёпнуть сандалией пушистого нахала, который испортил дорогую вещь. Но она сдержалась, только пригрозила коту:

— Маи! Разбойник! Перестань немедленно!

Кот услышал хозяйку, повернулся к ней. И тут же сжался в комок, и быстрее, чем стрела, выпущенная самым искусным лучником, прыгнул ей на колени. Миухетти недовольно поморщилась, хоть подол её нарядного платья прикрывала толстая полотняная накидка. Служанка заботливо разложила её на коленях госпожи, пока причёсывала и красила её. Теперь она защищала Миухетти и от острых когтей, что выпустил маленький Лев. Так звали кота.

Она почесала его за ухом, он снова замурлыкал, подставив хозяйке шею, украшенную ошейником из стеклянных бус бирюзового цвета. Миухетти кивнула служанке, чтобы та продолжала наряжать её.

Кудрявые волосы Миухетти служанка завязала в узел, чтобы они не выглядывали из-под парика. Парик из мелких косичек, пышный, как и положено знатной даме, украсили конусом из ароматического воска. Потом служанка взяла со столика баночку с настойкой мирры, и щедро надушила ей хозяйку.

Миухетти придирчиво осмотрела себя в зеркале из полированной бронзы, на тыльной стороне которого был отчеканен узор из лилий. Вроде бы