Осколки континента - Бенгт Шёгрен

— Но знаете ли вы, что за вами, возможно, следят, так как вы — иностранец, и что у вас могут возникнуть неприятности, если полиция узнает, что вы здесь?

Я рассмеялся и сказал, что даже спросил у полицейского дорогу. Мой ответ не сделал Пейе разговорчивее, но кое-что мне все же удалось у него узнать. Например, он был явно недоволен принятой властями программой развития острова, которая, по его словам, нисколько не улучшит положение народа. Редко мне приходилось встречать людей, которые были бы столь отрицательно настроены к программе властей. С особой критичностью, как мне показалось, Пейе относился к проекту театра под открытым небом. Кому они нужны, театр и концерты?.. По его мнению, театр — это выброшенные на ветер деньги, развлечение для элиты.

Он сообщил еще, что козни префектуры, в том числе искажение подлинных результатов выборов, привели к тому, что коммунисты не имеют своих представителей в тех коммунах, где партия представляет большинство. Мне и до этого приходилось слышать о подобных случаях. Один из них произошел, в частности, в Гваделупе, где лидер коммунистов, врач по образованию, Р. Жирар смог добиться справедливости лишь через Государственный совет Республики.

Самое страшное в этих коммунистах, демагогически рассуждают французские власти, — их недовольство тем, что-де старая добрая Франция предоставила жителям своих заморских департаментов формальное право гражданства и тем самым стала расходовать на эти свои бывшие колонии больше, чем может на них заработать. А вместо благодарности коммунисты утверждают, что колониальные экономические отношения могут быть устранены лишь при условии, что заморские департаменты получат полное самоуправление или даже станут независимыми, как многие соседние с ними британские острова. А посему на Реюньоне, Гваделупе, Мартинике, а также во Французской Гвиане коммунистов рассматривают как «изменников родины» и обращаются с ними соответствующим образом: полиция устраивает на них облавы на избирательных участках и отказывается признавать бюллетени, поданные за коммунистов, действительными.

В отличие от Р. Жирара, когда-то совершившего путь от Франции до Гваделупы на том же самом банановозе, что и я, человека остроумного и открытого, охотно обо всем рассказывавшего, Бруно Пейе был скуп на детали. Заметив, что французские власти всегда с большей симпатией относятся к людям, избравшим официальные пути, он порекомендовал мне разыскать префектуру, в которой незадолго до этого было создано «пресс-бюро». Там наверняка с удовольствием мной займутся…

Обрадованный тем, что мне все-таки удалось получить действительно полезные сведения, я тут же взял такси и отправился в противоположный политический лагерь. Когда же пресс-атташе префектуры Ф. Жерар, удивившись, спросил, откуда мне известно о его существовании, и я рассказал, как было дело, он вздрогнул и скептически на меня посмотрел.

— Очень странно, — заметил он, — что там вам дали такой совет. С ними мы не так близки…

Это, однако, не помешало Жерару представить меня мсье префекту, организовать встречи со всеми, с кем мне хотелось встретиться, а также взять меня на экскурсию по острову.

Однажды Жерар показал мне место, где должны были построить театр под открытым небом: на берегу залива, где сошли на берег первые французы. Здесь, как и во многих других местах вдоль побережья острова, узкая полоска берега неожиданно упирается в скалистую стену. Небольшая пещера в этой скале в честь пионеров-колонистов названа «Гротом первых французов». Наивные верующие превратили ее в маленькую католическую святыню со скамьями, алтарем, украшенным цветами, и статуей мадонны. Ее должны убрать, пояснил мне мой спутник, чтобы подготовить место для театра.

Приличная предстоит работка, думал я, глядя на гору и все больше убеждаясь в том, что кладоискатель Бешерель, которого я встретил на Маврикии, нафантазировал. В моей записной книжке я пометил: «Стены грота из вулканических камней, с „кладкой”, похожей на ту, где ищут сокровища пиратов, в Бэ-де-Томбо…»

Затем мы отправились в глубь острова мимо широких полей с цветущими пеларгониями; эфирное масло этих цветов экспортируется во Францию, где используется в парфюмерной промышленности. Когда автодорога кончилась, мы продолжили наш путь пешком по узенькой тропе. С одной стороны — отвесная скала, с другой — отвесная пропасть, по дну которой вилась Ривьер-де-Гале. Целью нашего путешествия был Кап-Нуар — точка обзора, с которой открывается широкая панорама на внутреннюю часть острова с ее необыкновенно дикими горами. Именно здесь живет значительная часть беднейшего белого населения острова, предки которого были первыми французскими колонистами.

Идя по тропе, мы встречали людей, которые несли на спине или голове корзины и вязанки. Они вежливо с нами здоровались — это до сих пор принято в реюньонских селениях. С Кап-Нуар мы могли разглядеть, откуда шли эти люди. Здесь и там на голых вулканических кручах виднелись маленькие зеленые площадки, крошечные «островки», которые, как это ни удивительно, не только заселены, но и возделаны. «Белые бедняки с горных высот» — так называют жителей внутренних горных районов.

Их предками были первые французские поселенцы, жившие на низменных местах вдоль побережья острова. Согласно французским законам, землю после смерти отца наследовал лишь старший сын. Остальным сыновьям ничего не доставалось, и если они хотели быть самостоятельными земледельцами, то должны были искать себе новые земли. Когда безземельные колонисты заняли все равнинные земли, они стали забираться все дальше в горы.

Некоторые колонисты лишались своих земель в результате того, что в первой половине XIX века на Реюньоне, как и на Маврикии, земледелие почти целиком свелось к выращиванию сахарного тростника, требовавшего больших площадей. Часть колонистов, оставшихся без земли, сохранили за собой своих рабов, которых сдавали внаем землевладельцам на время сбора тростника. Однако после Февральской революции 1848 года, когда рабство было запрещено, они лишились этой возможности. Истратив денежную компенсацию, которая им выплачивалась за рабов, они остались без средств к существованию и превратились в «белых бедняков». Но, считая себя слишком благородными, чтобы работать на других бок о бок со своими бывшими рабами, многие из них предпочли переселиться с побережья в горы.

На Маврикии, за несколько десятилетий до этого ставшем английским, им также было не на что рассчитывать. Кое-кто из них вовремя перебрался на Сейшелы, и сейчас так называемые «ржаво-белые» носят фамилии, когда-то распространенные на Реюньоне.