Осколки континента - Бенгт Шёгрен

Никто сейчас уже, пожалуй, не верит в то, что Маврикий с его плотным населением сможет когда-нибудь полностью обеспечивать себя продуктами питания. Но каждый шаг в сторону самообеспечения уменьшает валютные расходы и может в некоторых случаях дать очень хорошие результаты. По мнению «Барклейз Бэнк», есть, например, «все основания считать, что можно прекратить весь импорт молочных товаров». Не существует сомнений насчет самообеспечения острова рыбой. Если раньше ловля велась лишь вблизи береговых коралловых рифов, то к концу 60-х годов маврикийские рыбаки в сотрудничестве с японскими и мадагаскарскими и при содействии ФАО[40], Советского Союза и других государств и организаций приступили к ловле тунца в открытом море.

Маврикий приобрел новые экспортные возможности помимо тех, которые связаны с производством сахара. Еще при жизни Пуавра на остров были завезены чайные кусты, но за выращивание этой культуры всерьез принялись лишь в 60-х годах, когда местные власти выделили под нее 6 тысяч гектаров государственной земли. Тогда чайными кустами засаживали по 300 гектаров в год, урожайность росла очень быстро, и уже в 1969 году экспорт чая — главным образом в Южную Америку и Великобританию — составил около 15 миллионов рупий.

К экспортным товарам принадлежат также копра, волокна алоэ и картофель. В последнее время было много сделано для того, чтобы одновременно с понижением рождаемости стимулировать развитие мелких и крупных отраслей экономики, как тех, что пользуются поддержкой иностранного капитала, так и тех, которые ею не пользуются. В результате больше нет оснований опасаться за самостоятельное будущее маленького государства — Маврикий. Даже старый английский колониальный банк «Барклейз» отмечает в своем ежегоднике за 1970 год, что «доверие в значительной мере восстановлено».

Большие надежды маврикийцы возлагают на туризм, который за последнее время стал развиваться с головокружительной быстротой…

Остров, который остался за Францией

В некотором отношении Реюньон меня интересовал больше, чем Маврикий. Это первый из островов в Индийском океане, который удалось колонизовать французам, единственный остров, оставшийся французским после наполеоновских войн. Англичане на этот счет не заблуждались. Они рассматривали Реюньон как чисто сельскохозяйственную колонию, лишенную стратегического интереса.

Здесь нет естественных гаваней, в которых бы военные и торговые корабли могли найти защиту от морских течений и бурь. Для Англии нужны были острова, служившие базами для установления военного контроля над морскими путями в Индию. Англичане, вероятно, иначе бы вели себя на парижских мирных переговорах в 1814 году, если бы подозревали, что благодаря Реюньону французы расширят свои владения.

Вскоре после заключения мирного договора между Великобританией и Францией разгорелся спор из-за Мадагаскара. Французы давно потеряли мадагаскарский Форт-Дофин, откуда в XVII веке началась колонизация Реюньона. Но в их руках оставались другие мелкие острова, включая Сент-Мари. Первый британский губернатор Маврикия Фаркуар предложил считать эти территории подвластными Маврикию, но отданными Франции. Так как его предложение было несостоятельным с юридической точки зрения, оно было отвергнуто, а Мадагаскар решили считать принадлежащим островитянам…

Французы, однако, скоро обосновались не только на острове Сент-Мари, но и на некоторых других островах вокруг Мадагаскара, между тем как англичане попытались добиться влияния на могущественный народ хова, или мерина, в мадагаскарской столице Антананариву, где в XIX веке иногда жили военные и прочие советники из Великобритании. Англичане окончательно отказались от своих притязаний на Мадагаскар лишь к концу века, когда в Европе стали заключаться соглашения о разделе всей Африки на «сферы интересов». Гигантский остров, таким образом, был открыт для французов. Теперь Мадагаскар независимый, по крайней мере по своему названию — Демократическая Республика Мадагаскар.

По закону 1946 года, вступившему в силу в 1948 году, Реюньон объявлен не колонией, а заморским департаментом Франции, и посылает в Париж своих депутатов.

Что значило это для развития острова? Извлек ли Реюньон пользу из того, что все время оставался французским владением? Либо здесь, как и на Сейшелах, мы сталкиваемся с maladministration? (плохим управлением. — Е. Г.). Производил ли остров то же самое впечатление, что и аналогичные ему заморские департаменты в Карибском море?

Одна важная отличительная черта Реюньона мне была известна. Белый гваделупец или мартиниканец, так же как белый франко-маврикиец, если не прямо принадлежит к господствующему классу, то почти всегда состоятелен. На Реюньоне европейское происхождение имеют и местная элита и беднейшие из бедных. В общей сложности потомки европейцев составляют тридцать процентов от общего населения острова в 450 тысяч человек, тогда как среди 800 тысяч жителей Маврикия белые образуют лишь 1,25 процента. Другими словами, белых на Маврикии не более 10 тысяч, а на Реюньоне их примерно 150 тысяч. И поскольку многие белые, живущие на этом острове, принадлежат к категории «белых бедняков», можно смело сказать, что здесь не соблюдалось старое общеколониальное правило: «белый — богатый и хороший, черный — бедный и плохой и коричневый — что-то среднее между ними».

Но что за жизнь течет на Реюньоне? Найду ли я его столицу Сен-Дени такой же уютной, как, например, столицу Мартиники Фор-де-Франс, с типично французскими кафе, вынесенными на тротуары, где по вечерам можно сидеть со стаканом ромового пунша или кружкой пива и любоваться кипящей вокруг тебя жизнью? И будет ли на Реюньоне также легко найти контакт с людьми, как на Мартинике или на Маврикии и Сейшелах? Меня одолевало много вопросов. Некоторые остались без ответа, поскольку на Реюньоне я пробыл лишь несколько дней.

Свое первое утро в Сен-Дени я встретил в тесной и мрачной комнате на первом этаже отеля «Бурбон», старинного здания в колониальном стиле с резными завитушками и прочими характерными архитектурными элементами. Меня разбудил раздраженный голос, выкрикивавший приказы в конторе. Голос принадлежал самому владельцу отеля, человеку, который не только внешне был похож на бывшего немецкого офицера, но и вел себя соответствующим образом. Раздосадованный этими резкими командными окриками, я поднялся с постели и протиснулся в миниатюрную душевую, которая когда-то, несомненно, служила гардеробом. Вода из душа все же полилась, но ее было недостаточно для обтирания. Ну ничего, на малых островах зачастую именно так обстоит дело с удобствами. Я, однако, не сожалел, что поселился в небольшом «крысином отеле», как его называл Мартенс, мой спутник, собиратель ящериц. Он всегда предпочитал этот отель: его устраивали доступные цены. Меня также не привлек единственный современный отель в центре Сен-Дени. Несмотря ни на что, старый «Бурбон» был чистым и аккуратным, имел свою «атмосферу», просторный ресторан и удобную открытую веранду, окруженную небольшим садом, выходящим на улицу. Отменной оказалась и кухня отеля с ее французскими и креольскими блюдами, пожалуй, лучшими из тех, что мне довелось пробовать за время моего путешествия.