Время Волка - Юлия Александровна Волкодав

пятидесяти. Лёня был в шоке, он искренне не понимал, как может всенародно известный песенный фестиваль обойтись без него, без Кигеля, без Агдавлетова. Кого же тогда показывать? Ведь он участвовал во всех выпусках «Песни года» с момента её основания, как и Андрей, как и Марат. Он просто не мог поверить, что вдруг стал не нужен, начал звонить редакторам телевидения, делавшим программу, многих из которых считал друзьями. Но те бормотали что-то невнятное про новый музыкальный формат, и Лёня никак не мог добиться от них, в чём же этот формат заключается и как ему соответствовать.

— Вот это формат? — возмущался он перед телевизором, когда показывали новую «Песню года». — Голые задницы теперь формат?!

На экране и правда мелькали не слишком обременённые одеждой юные тела и гремела музыка, ничем не напоминавшая мелодии Волка. Изысканность вокала заменила изысканность макияжа, новые исполнители не могли похвастаться идеальными высокими нотами, зато наперебой демонстрировали высокие бюсты и каблуки. И даже мужчины-певцы потрясали воображение зрителей отнюдь не искусством.

Лёня сидел за выдвинутым на середину комнаты по случаю праздника столом, доедал остатки вчерашнего оливье, подливал себе дагестанский коньяк и с тоской следил за происходящим на экране. Я пыталась его успокоить. Ну подумаешь, одна передача! Кому эти попрыгунчики нужны? Молодёжи? На подростковой аудитории далеко не уедешь. Зато вы-то, старшее поколение, народные любимцы, вы собираете залы, стадионы. Вот где настоящая востребованность! А кому нужны эти «Белые розы», спетые жалостливым голосом? Как потом оказалось, нужны они многим.

Обычное посленовогоднее затишье никак не заканчивалось. Не звонил телефон, Лёню не приглашали на съёмки, не звали на гастроли. Само существование Росконцерта, солистом которого он числился, было под вопросом, всё чаще артисты в обход него устраивали концерты — договаривались с залом, оплачивали аренду и ехали. Сколько билетов продал, столько и заработал. Вроде бы справедливая схема, когда-то Лёня именно о такой мечтал, но никто не знал, как по этой справедливой схеме работать. Как понять, продадутся билеты или нет? Кто должен заниматься рекламой, банально расклеивать афиши? Кто должен оплачивать перелёты и гостиницы? Получалось, что теперь невыгодно возить с собой коллектив, лишние рты, которым и платить надо из своего кармана. Лёнин директор Жека уговаривал его распустить музыкантов. Он готов был прямо сейчас везти Волка с гастролями по центральной полосе России, но только одного.

— Иначе мы вылетим в трубу, — убеждал он Лёню. — В лучшем случае, отработаем в ноль. Ты представь, сколько стоят билеты на самолёт, гостиница? А ещё всех кормить и всем гонорар выплачивать. Да зачем они тебе? Ты сам себе аккомпанируешь, сам поёшь. Ну обойдёшься без бэк-вокала.

— А антураж, Женя?! — возмущался Лёня. — Я как дурак один буду стоять на голой сцене! Ты подумай, какую картинку видит зритель. Очень ему интересно два часа мою морду разглядывать!

Он и раньше всегда заботился о сценографии, а теперь, когда некоторые его молодые коллеги каждое выступление превращали в шоу, прыгали, бегали, орали и чуть ли не на шпагат садились, вообще не представлял, как ехать на гастроли одному. Но всё-таки поехал: деньги в доме стремительно заканчивались, никаких запасов у нас не было.

Закончился этот тур ужасно. Никаких денег он не заработал. В большинстве городов зал не собрали. У людей просто не было возможности ходить на концерты. И если безбашенная молодёжь ещё могла отдать последнее за «Белые розы», то старшее, более разумное, поколение, к которому относились поклонники Волка, понимало, что в смутные времена лучше отложить средства на чёрный день. Лёня пел в полупустых залах, аккомпанировал на разбитых роялях и получал жидкие аплодисменты. Возвращался в холодные номера гостиниц и, чтобы хоть как-то согреться и разогнать тоску, пил вместе с Жекой дешёвую водку. Это я поняла, когда он приехал. Открыла дверь и увидела на пороге незнакомого человека с чёрными кругами под глазами и мутным взглядом.

Вместо денег Лёня привёз самую настоящую депрессию. Он не хотел ни с кем разговаривать и даже с Борисом, пытавшимся как-то привести его в чувство, разругался вдрызг. Каждое утро он просыпался с надеждой, что зазвонит телефон, что его куда-нибудь пригласят. И если телефон не звонил, он брался за бутылку. Иногда его всё же куда-то звали, в то время стали появляться странные телевизионные проекты, делавшиеся на деньги неких загадочных спонсоров. Например, юмористическую передачу могла снимать компания, производившая газировку, и все артисты дружно должны были эту газировку в кадре пить. Лёня однажды принимал участие в такой передаче. Снимали на арендованном катере поздней осенью. Было холодно, шёл дождь, артистам не хотелось не то что петь или смешить кого-либо, а вообще вылезать из кают-компании на палубу, где их ждали операторы. И согреться исконно русским способом они не могли — спонсор завёз на корабль исключительно газировку собственного производства, и замёрзшие звёзды поминутно бегали в туалет. Другую передачу вообще снимал организатор финансовой пирамиды. Сейчас за такое сажают в тюрьму, а тогда он был большой человек. Арендовал самый престижный зал, поставил столики с угощением, пригласил артистов первой величины, причём руководствовался своими критериями: за одним столиком оказались Лёня, как мэтр старой эстрады, и исполнитель «Белых роз», как наиболее популярный артист эстрады новой. Смесь французского с нижегородским.

Отдельно в приглашениях указывалось, что быть нужно в вечерних нарядах и с дамами, так что я тоже на том вечере присутствовала. Лёня по такому случаю сбрил трёхдневную щетину, а я соорудила ему нечто вроде укладки. Правда, красные глаза замаскировать мы не могли, но большинство гостей выглядело не лучше. Старики пили с горя, а молодёжь на радостях от свалившейся на них популярности.

Мы сидели за столиками, потягивали шампанское, закусывали экзотическими фруктами. Артисты по очереди пели и говорили длинные, витиеватые тосты, в которых восхваляли организатора пирамиды и хозяина вечера в одном лице. Чем-то это всё напоминало дореволюционный театр: барин и актёры антрепризы, существующей за его счёт.

Конечно, Лёню такое положение вещей коробило. Все его надежды на новые возможности в творчестве разбились о реальность, в которой с него требовали денег за эфиры, за аренду студии для записи песни, даже за стихи! Эмиль Найдёнов, с которым они сотрудничали много лет, с которым написали полсотни песен, теперь требовал с Лёни авторский гонорар. Его можно понять, семью-то кормить надо, а союзы писателей и авторские отчисления от государства тоже канули в Лету, но Лёня воспринял его поведение как личное предательство.

Мы стали часто ругаться. В доме не было денег, а он, как мне казалось, ничего