Земные радости - Филиппа Грегори

— У моей жены семья в Кенте. Она может навестить их. А я бы остался в Нью-Холле один, с вами.

— Нет надобности. Мы будем постоянно путешествовать, ты и я. Ты всегда будешь мне нужен. Люди станут сплетничать, но они всегда сплетничают. Ты будешь служить мне в спальне, как во время нашего плавания. Ничто не разлучит нас.

Встав коленями на кровать, Традескант потянулся к Бекингему. Двое мужчин обнялись. Кудрявые волосы герцога щекотали щеку и шею садовника. Рука Джона скользнула вниз по теплому телу господина и ощутила твердость его желания, что поднялось, приветствуя прикосновения.

— Ты хочешь меня, — заметил Джон.

— Очень.

— Я боялся, что все это продлится недолго, — признался Традескант. — Станет частью этих безумных дней. Поражения и горя. Я боялся, что сразу по прибытии в порт вы забудете меня.

Бекингем покачал головой.

— Только не сейчас. Я не вынесу, если останусь без тебя.

Говоря о своих чувствах после долгих лет добровольного молчания, Джон ощущал себя очень странно. Он казался себе таким свободным, будто открыл где-то внутри незнакомую территорию, личную Виргинию.

— Мы будем вместе, — пообещал герцог.

Он отбросил простыни, и у Джона при виде безупречного тела перехватило дыхание. Широкие плечи, длинные ноги, копна волос вокруг вставшего пениса, гладкая белая кожа живота и груди со спутанными темными волосами. Джон рассмеялся сам над собой.

— Я потерял голову от любви, как девушка! У меня просто дух захватывает, когда я смотрю на вас.

Бекингем улыбнулся.

— Мой Джон, — промолвил он, надевая льняную рубашку. — Люби только меня.

— Клянусь.

— Я серьезно. — Герцог выдержал паузу. — Не потерплю соперников. Ни жену, ни ребенка, ни другого мужчину, даже твои сады не потерплю.

Джон покачал головой.

— Конечно, никого и ничего, только вы, — заверил он. — Раньше вы были моим господином, но теперь я ваш душой и телом.

Бекингем надел алые лосины и красные штаны, расшитые золотом. Он рассеянно повернулся к Джону спиной, и тот завязал алые кожаные тесемки, наслаждаясь этой интимностью, этими небрежными прикосновениями.

— Ты мой талисман, — пробормотал Бекингем точно сам для себя. — Ты был человеком Сесила, теперь ты мой. Он умер, не замарав себя бесчестьем, и я должен умереть так же. Сегодня выяснится, простит ли меня король за эту неудачу.

— Не было никакой неудачи, — возразил Джон. — Вы сделали все, что могли. Неудачи были у других. Флоту не удалось доставить вам продовольствие и боеприпасы, но ваши отвага и честь были безупречны.

Герцог прижался спиной к садовнику и почувствовал теплое крепкое тело своего любовника. Он закрыл глаза. Джон обхватил руками герцога, наслаждаясь твердостью его груди по контрасту с мягкостью его кудрявых волос.

— Мне необходимо слышать такие слова, — прошептал Бекингем. — Только ты один убеждаешь меня. Мне необходимо знать, что ты веришь в меня, Джон, особенно когда я сам в себя не верю.

— Не припомню, чтобы вы хоть на миг испугались, — пылко произнес Традескант. — Ни разу я не видел ваших сомнений или трусости. Вы были лордом-адмиралом каждую минуту. Никто не сделал больше. Никто не может приуменьшать ваши заслуги.

Бекингем выпрямился, расправил плечи и поднял подбородок.

— Сегодня, какая бы ни сложилась ситуация, я буду мысленно повторять твои слова. На острове ты был всему свидетелем. Здесь тоже оставался со мной и любил меня. Ты человек, мнению которого доверяют. И ты мой — как ты там выразился? — душой и телом.

— До самой смерти.

— Поклянись.

Бекингем повернулся и с внезапной страстью схватил Джона за плечи, затем сжал его лицо ладонями.

— Поклянись, что ты мой до самой смерти!

Традескант не колебался.

— Клянусь всем святым, что я только ваш и больше ничей! И я пойду за вами и буду служить вам до самой смерти.

Это была страшная клятва, но Джон не ощущал ее тяжести. В его душу вселилось потрясающее чувство радости, что наконец он посвятил себя другому человеку без остатка, будто годы с Элизабет были всего-навсего поиском особой интимности, которую никак не получалось обрести. Женственность Элизабет, ее вера, их непохожесть — из-за всего этого он никогда не понимал ее по-настоящему. Между ними неизбежно вставали различия мнений, вкусов и образа жизни.

Тогда как Бекингем глубоко проник Джону в сердце. Теперь ничто не могло разлучить их. Это не было любовью между мужчиной и женщиной, основанной на различиях, постоянно сражающейся с этими различиями. Это была страсть между мужчинами, которые начинают как равные и как равные прокладывают себе путь к взаимной страсти и взаимному удовлетворению.

Руки Бекингема расслабились.

— Мне необходимо было это услышать, — задумчиво промолвил он. — Это как четкая субординация: я нужен был старому королю, он звал меня «мой верный пес». И брал меня по-собачьи. А теперь ты нужен мне, и ты будешь моим псом.

Шум на палубе усиливался, уже можно было различить голоса матросов, которые требовали буксировочный трос. Потом все ощутили мягкий толчок, когда корабль спустил паруса и его взяли на буксир.

— Принеси горячей воды, — велел Бекингем. — Я должен побриться.

Джон кивнул и выполнил обязанности юнги с пьянящим наслаждением. Он стоял рядом с Бекингемом, пока тот сбривал с гладкой кожи темную щетину, держал наготове полотенце, пока тот умывался, а потом подал господину чистую рубаху, жилет и парадный камзол. Бекингем одевался молча, его рука, когда он потянулся за флаконом с духами, дрожала. Он сбрызнул духами волосы, надел шляпу с плюмажем, сияющую бриллиантами, и улыбнулся своему отражению в зеркале. Улыбка вышла пустой и испуганной.

— Я поднимусь на палубу, — заявил герцог. — Никто не посмеет сказать, что я побоялся появиться.

— Я буду с вами, — пообещал Джон.

Они вместе направились к двери.

— Не покидай меня сегодня, — прошептал Бекингем уже у трапа. — Что бы ни случилось, будь рядом. Куда бы я ни пошел.

Традескант понял, что его хозяин боится не просто унижения — он боится ареста. Даже самые любимые фавориты, случалось, умирали в Тауэре после провальных походов. Они оба помнили, как сэра Уолтера Рэли[33] бросили в Тауэр за меньшее.

— Я не оставлю вас, — заверил Джон. — Если вас заберут, меня придется забрать тоже. Я всегда буду с вами.

Бекингем задержался на узком трапе.

— До подножия виселицы? — уточнил он.

— До петли или топора, — ответил Джон с тем же безрадостным чувством. — Я же поклялся — я ваш душой и телом до самой смерти.