100 великих узников - Надежда Ионина

Первое время его пребывания в Сен-Пелажи тюремное начальство было не особенно строго к поэту, поэтому ему разрешали разгуливать по коридорам и принимать гостей в камере. Одна за другой в тюрьму на имя Беранже приходили посылки, например, жители Сомюра прислали 25 бутылок отличного вина «Шамбертен»; со всех концов Франции доставляли поэту фрукты, свежую дичь, овощи, а жители Бри прислали замечательные сыры. Так что Беранже было чем потчевать не только своих друзей-посетителей, но и товарищей по заключению. С разрешения тюремного начальства он даже держал открытый стол для политических заключенных. Но после попытки к бегству двух заключенных всяческие вольности и поблажки были запрещены.

Еще не закончился тюремный срок, а над поэтом нависла угроза новой расправы. Чтобы сделать песни Беранже более известными, друзья поэта решили написать обо всех подробностях судебного процесса над ним. Правительство увидело в этом новую причину притянуть поэта к суду и опять обвинило его за те же самые стихи. Только он успел выйти из Сен-Пелажи, как ему снова пришлось сесть на скамью подсудимых. Однако на этот раз присяжные заседатели не нашли за Беранже никакой вины, и поэт был оправдан.

В 1828 году Беранже издает очередной сборник песен, в который включил наиболее резкие свои стихи, высмеивающие короля, его придворных, священников и других «врагов народа», старавшихся доказать, что сам Бог хочет, чтобы бедные беспрекословно подчинялись и терпели нужду. Весть о преследовании по суду застала поэта в Гавре, но он немедленно возвратился в столицу. Накануне суда влиятельные «благодетели» посоветовали Беранже раскаяться, и тогда он будет приговорен к минимальному наказанию. Они ведь хлопочут о его здоровье, от него же требуется только одно – не являться в суд, и тогда он заочно вынесет самый мягкий приговор. Но Беранже на это ответил: «Если ведешь войну с правительством, смешно жаловаться на удары, которые оно тебе наносит, и неловко предоставлять ему случай проявлять свое великодушие, смягчая удары».

Опять судебный зал, полный народу, и в полдень 10 декабря 1828 года «суд исправительной полиции» приступает к рассмотрению дела Беранже. На этот раз поэту предъявили много обвинений: и оскорбление короля, и богохульство, и проповедь безнравственности, и возбуждение ненависти и презрения к властям… Во всей книге не нашлось ни одной песни, которая бы, по утверждению суда, чего-нибудь не оскорбляла и не возбуждала. И потому королевский прокурор Шамионе заявил: «Тюрьма ничему не научила Беранже, видимо, срок наказания был уж слишком мал». На этот раз поэта присудили к 9 месяцам заключения в тюрьме Ла-Форс, уплате штрафа в 10 000 франков и возмещению всех судебных издержек в 1500 франков. У Беранже никогда не было таких денег, и ему грозила бы долговая тюрьма, но друзья значительную часть штрафа покрыли по подписке. На их призыв помочь национальному поэту откликнулись сотни французов, чего власти совсем не ожидали.

Больному Беранже в его почти 50-летнем возрасте нелегко было чуть ли не целый год провести в тюрьме. Но ему помогало участие друзей и незнакомых людей, которые приходили к нему ежедневно. И приходило посетителей так много, что поэт даже шутливо просил начальника тюрьмы дать ему, наконец, покой и ограничить время посещений до нескольких часов в день. Молодые поэты посвящали свои стихи Беранже, «томящемуся в оковах», и слагали гимны в его честь. К поэту пришли и вожди нового литературного течения – романтизма: В. Гюго, Сент-Бев, А. Дюма. Посещать узника можно было до четыре часов дня, позже дверь в его камеру запирали, и поэт проводил вечера в полном одиночестве. Но он не скучал: с ним его любимые авторы Ф. Рабле и М. Монтень, произведения которых он всегда был готов перечитывать. С ним перо, чернильница и бумага, – и он работал над новыми песнями.

Однако о заключенном поэте не забывали и враги. Однажды они устроили в камере Беранже обыск: перетряхнули белье, шарили под кроватью, пересмотрели все рукописи, книги и даже рылись в его карманах. Обыск этот был связан с тем, что Беранже приписали песни, на самом деле ему не принадлежавшие. После обыска начался допрос, но полицейским не удавалось ни выудить от поэта нового признания, ни добыть в его камере каких-либо «улик», чтобы состряпать еще одно дело…

В день выхода Беранже из тюрьмы полиция опасалась народных демонстраций, и потому поэта решили выпустить «потихоньку» – на день раньше положенного срока. Впоследствии он вспоминал: «Очутившись на свободе после девятимесячного заключения, я прогулялся по бульварам с такою же беззаботностью, словно только что вышел из дому». А друзья, прослышав о том, что поэт на воле, завалили его приветами и приглашениями; каждый старый и новый знакомый хотел видеть его у себя. Рассказывают, что после выхода из тюрьмы Беранже пришлось сделать не менее 350 визитов…

«Государственный преступник Царства Польского»

В декабре 1830 года по личному указанию императора Николая I в один из казематов Шлиссельбурга был заключен Валериан Лукасиньский. В письме на имя коменданта крепости говорилось: «государственного преступника Царства Польского содержать самым тайным образом, чтобы, кроме вас, никто не знал даже его имени и откуда он привезен».

Валериан Лукасиньский родился в Варшаве, в семье небогатого шляхтича. Десятилетним мальчиком он был свидетелем подавления восстания Т. Костюшко, штурма Праги (варшавского предместья) русскими войсками, последовавшего затем очередного раздела Польши и оккупации Варшавы прусскими войсками. Таким образом, его детство и юность совпали с одним из самых тяжелых периодов в истории польского народа.

Несмотря на трудное материальное положение семьи, В. Лукасиньский получил серьезное образование, хорошо говорил на французском и немецком языках, был основательно начитан и часто цитировал Плутарха, Монтескье и других философов. Личного честолюбия у него не было, он желал только одного – служить своей родине и своему народу.

Валериан Лукасиньский. Литография 1830!х гг.

Долгая борьба, которую вел Наполеон Бонапарт с тремя державами – участницами раздела Польши, и его заявления о сочувствии полякам породили немало мечтаний в горячих умах. Не избежал их и молодой В. Лукасиньский. В апреле 1807 года он вступил в польский полк пеших стрелков, участвовал в летнем походе против прусских и русских войск, отличился в нем и был произведен в подпоручики. Впоследствии это польское национальное формирование стало основой вооруженных сил Великого герцогства Варшавского, созданного Наполеоном. В. Лукасиньский служил сначала в пехотном полку, а потом стал адъютантом при князе Яблоновском – инспекторе военного ведомства. Он активно участвовал во всех военных операциях на стороне Наполеона, в 1809 году был уже поручиком, участвовал в австрийской кампании, потом его произвели в капитаны, а после заключения мира вновь перевели служить в военное министерство.

В походе Наполеона на Россию в 1812 году В. Лукасиньский не участвовал, но зато был задействован в военной кампании следующего года и в ноябре месяце под Дрезденом был взят в плен австрийскими войсками, которые отправили его в Венгрию. Пока он находился в плену, Герцогство Варшавское было присоединено к России под названием Царства Польского. Император Александр I принял титул польского короля, сохранил остатки польских войск и обеспечил им почетное возвращение на родину. Летом 1814 года В. Лукасиньский вернулся из плена и в чине капитана 4-го линейного полка поступил в армию Царства Польского, а через два года дослужился до майора.

В Варшаве он познакомился с некоторыми общественными деятелями, в кругах которых были живы традиции революционных войн XVIII века и восстания Т. Костюшко, а также принципы «конституции 3 мая 1791 года». Раздумья В. Лукасиньского о прошлом дорогой отчизны и ее теперешнем состоянии завершились решением создать нелегальную организацию, которая будет готовить новое восстание. К сплочению польских патриотических сил В. Лукасиньский приступил первоначально под масонскими лозунгами. В мае 1819 года в Варшаве состоялось открытие организации «Национальное масонство» (или «Национальный союз свободных каменщиков»). В целях конспирации члены капитула этого союза приняли исторические имена (Катон, Сципион, Солон и др.), сам В. Лукасиньский назвался Ликургом. Фактическое руководство союзом находилось в его руках, но формально он именовался «наместником начальника». На пост же самого начальника В. Лукасиньский намеревался пригласить кого-нибудь из бывших соратников Т. Костюшко. Первоначально предполагалось, что организация будет состоять только из военных, но вскоре в нее стали принимать и гражданских лиц.

Ближайшие соратники В. Лукасиньского считали, что в ряды борцов за национальную независимость Польши следует привлечь крестьян, пообещав им безвозмездную передачу земли. Говорилось также, что надо опираться и на беднейшие слои варшавского трудового люда – пекарей, кузнецов и т. д. Сам В. Лукасиньский по этому вопросу не занял четкой позиции, однако понимал, что масонство не может стать организационной формой нелегального патриотического союза. Используя расхождения в среде руководства союзом, он в августе 1820 года заявил о роспуске «Национального масонства», тем более что в польском обществе того времени появились более радикальные организации.