100 великих узников - Надежда Ионина

На острове Наполеон продолжал диктовать генералам Г. Гурго, А.Г. Бертрану и Ш.Т. де Монтолону свои «Мемории», в которых с удивительной точностью восстановил подробности многих сражений, назвал не только имена генералов, но и солдат своей гвардии, приводил многочисленные факты из жизни. Надиктовал он и теоретические работы по военному искусству, очерки о походах Юлия Цезаря, Тюррена, Фридриха Великого и даже заметки о творчестве Вергилия, Ж. Расина и Вольтера. Но нигде ни единым словом не упомянул об общении с выдающимся американским изобретателем Р. Фултоном, который еще в конце XVIII века предлагал Директории использовать в борьбе против английского флота изобретенные им «ныряющие корабли», которые могли передвигаться под водой на глубине. К письму были приложены схемы и чертежи действующей модели подводного корабля. Специальная комиссия Французской академии наук тщательно изучила предложение Р. Фултона, и с ним заключили контракт; он энергично взялся за работу в Руане – в мастерских братьев Перье. В мае 1800 года подводный аппарат, в корпус которого были встроены три иллюминатора, был спущен на воду. «Наутилус» отбуксировали в Париж и пришвартовали недалеко от Дома инвалидов – у гранитных ступеней, спускающихся к Сене. На набережной собралось много народу, и люди с удивлением смотрели, как изобретатель и матросы спустились в «Наутилус», задраили люки, и аппарат исчез под водой.

Испытания «секретного ныряющего корабля французов» прошли настолько успешно, что в Лондоне сильно забеспокоились. Р. Фултон просил у императора предоставить ему кредит в 57 000 франков для строительства «Наутилуса» и 20 боевых мин с гальваническим взрывным устройством. Но Наполеон отнесся к этим изобретениям скептически: исследователи предполагают, потому, может быть, что не придавал значения войне на море, уверенный, что все проблемы можно решить на суше с помощью артиллерии.

Но на острове Наполеон вспомнил о Р. Фултоне, и в его голове родился дерзкий план – бежать из ненавистного плена с помощью подводной лодки. Готовый «Наутилус» предполагалось доставить на палубе быстроходного английского клипера в район острова и спустить подводную лодку на воду; к самому же острову «Наутилус» должен был приблизиться совершенно незаметно – то есть под водой. Правда, заключительную часть пути предстояло пройти под парусом, держа курс к заранее намеченной бухточке – вблизи маршрута обычных прогулок Наполеона. Обычно он гулял в сопровождении английского офицера, державшегося, впрочем, в некотором отдалении. Опытным заговорщикам не составило бы труда без шума обезвредить его, а дальше оставалось только достичь «Наутилуса» и немедленно погрузиться… Но этот дерзкий план не осуществился – 5 мая 1821 года бывший император Франции скончался.

Пьер Жан Беранже

После низвержения Наполеона во Францию вернулись Бурбоны, и в стране была восстановлена королевская власть. За Бурбонами потянулись в свои замки сбежавшие от народного гнева феодалы. Льстецы и просители опять стали толпиться у дверей королевской приемной, в стране свирепствовал политический террор. Если вступление союзных войск в Париж оскорбляло патриотические чувства Беранже, то его негодование при виде поведения некоторых французов было еще сильнее: особенно возмущало поэта то, что эти господа не стеснялись аплодировать конвою, под прикрытием которого по Парижу проводили пленных наполеоновских солдат. Не меньшую боль чувствовал он и при виде общего равнодушия к судьбам Отечества. Все рассчитывали на то, что король примет конституцию и даст нации возможность оправиться от погрома и при этом не потерять результатов победы, добытых революцией. Однако вскоре многие стали сознавать, что обманулись в своих надеждах и ожиданиях. Вместо свободы печати, о которой говорилось в конституции, были учреждены цензура для сочинений объемом меньше 30 печатных листов и суровые штрафы за нарушение весьма растяжимого понятия «благонамеренность». Если в начале Реставрации Беранже лишь ободрял упавших духом соотечественников, то позже стали раздаваться первые оппозиционные песни 35-летнего поэта.

Власть хотела найти в Беранже союзника: поэту предлагали деньги, хорошее место в правительстве, если в своих песнях он будет восхвалять нынешнего короля. На это поэт ответил: «Возвратите нам свободу, сделайте Францию счастливой, и я задаром буду в своих песнях хвалить вас». К этому времени Беранже был уже зрелым, сложившимся человеком с независимым характером, всем обязанным самому себе: литературной известностью, уважением в обществе, твердостью убеждений. Перед его острым и вдумчивым взглядом разыгрывалась борьба за престол и за близость к нему, за власть и вес в высшем обществе – борьба со всеми ее темными происками и предательством. У него было только одно оружие – поэзия, и поэт вмешивается в круговорот событий своими песнями-памфлетами. В целой серии картин («Капуцины», «Миссионеры», «Приходские певчие», «Белая кокарда», «Простуда» и другие), словно в зеркале, отразилась жизнь развороченной Франции: вначале негодование на непрошеных гостей, дальше – враги в Париже, и Беранже призывает короля Людовика XVIII вместо иностранцев опереться на героическую наполеоновскую армию.

Пьер Беранже. Гравюра XIX в.

Власти начали преследовать недовольных, и один из друзей Беранже был выслан из Франции. Дело было зимой, поэт провожал изгнанника и на прощание спел ему песню «Птицы». О том, что зима делает пустынными крыши и поля, изгоняет птиц, которые будут петь в чужих землях.

За это стихотворение Беранже едва не поплатился, но на первый раз все обошлось. Правительство ждало другого случая, и он не заставил себя ждать. В 1821 году Беранже выпустил два томика стихов, с которых началась его особенная слава. Кем быть лучше – сапожником или королем? Для многих даже вопроса нет: конечно, королем быть лучше. Для поэта тоже не было вопроса: лучше быть сапожником, так как он делает полезные вещи, а короли (и, в частности, Бурбоны) – не всегда.

Престол глупцы лишь окружают;Там правды нет – все льсти да льсти…Сапожники ж льстецов не знают.Нет, лучше шей ты сапоги!

И каждый куплет песни заканчивался словами: «Принц, лучше шей ты сапоги!»[46]. Еще насмешливей поэт говорил о королевской власти в стихотворении «Господь Бог».

Над Бурбонами смеялась вся Франция, и взбешенное правительство решило наказать поэта. Беранже был предан суду, но поэт встретил вызов с открытым забралом:

Муза, в суд! Нас зовут!Нас обоих судьи ждут!

Судьи должны были рассмотреть представленные сочинения и решить, заключается ли в них вина Беранже и какое за это следует наказание. Зал суда не мог вместить публику, собравшуюся для слушания этого дела: сюда пытались проникнуть и друзья поэта, и люди, любившие песни Беранже, и просто любопытные. Один сочинитель впоследствии описывал, что «с восьми утра все хода, – даже потайные, – были заняты огромной толпой, которая с нетерпением ломилась в двери. Она не слушала никаких запрещений, разбивала замки, и в конце концов так закупорила все двери, все входы и выходы, что проникнуть в зал суда стало совершенно невозможно. Сам подсудимый Беранже должен был три четверти часа пробиваться через толпу, просить и рассказывать, кто он, чтобы его пропустили. Судьи и присяжные заседатели, собравшиеся позже Беранже, совершенно не могли пройти в залу. Они вынуждены были сделать большой обход и при помощи приставных лестниц войти в залу через окна».

Говорил обвинитель, говорил защитник, говорили судьи, только сам Беранже молчал: за него говорила книга, которая лежала на судейском столе в ожидании приговора. Секретарь суда зачитал обвинительный акт, который почти полностью состоял из стихов. «Запретные песни» больше часа звучали в зале суда, прерываемые хохотом и аплодисментами, а поэт молча сидел на скамье подсудимых и смотрел на людей, которые открыто выражали ему свое сочувствие. Беранже приговорили к трем месяцам тюрьмы и штрафу в 500 франков. Если до того времени и был кто-нибудь во Франции, кто не знал поэта, то после суда таких не осталось. Старые и молодые, богатые и бедные – все знали наизусть его песни и особенно те из них, за которые его судили.

Тюрьма Сен-Пелажи в XIX веке выполняла ту же роль, что и Бастилия в XVIII столетии. Здесь томились политические узники; сюда же попал и Беранже, заняв ту самую камеру, которую за несколько месяцев до него покинул известный публицист и сатирик Курье. В тюрьме к Беранже приходили на свидание люди знакомые и незнакомые, и сам поэт вспоминал потом: «В Сен-Пелажи у меня была теплая, сухая меблированная комната, тогда как на свободе я жил в каморке, без всякой мебели, страдая от мороза и оттепелей, без печки и камина… Разумеется, в Сен-Пелажи мне было гораздо лучше, и я не раз повторял: “Тюрьма избалует меня”.