Осколки судеб - Белва Плейн

– Ой, – вскричала она, – твоя рука! Тебе больно?

– Нет, она уже больше не болит.

Никогда она не думала, что вот так мимоходом, в разговоре, сможет упомянуть о «ней» или сказать слово «больно».

Была уверена, что слово застрянет у нее в горле. И она прикоснулась к этой руке! Чувство, которое охватило ее при этом, было неописуемым.

Весь вечер, пока она была в школе, ее не покидало это чувство, такое странное и в то же время такое интимное. Хотя между ними – ею и Тео – не было сейчас никакой интимности! Да, совсем никакой…

Поздней ночью, возвращаясь домой, она всю дорогу разговаривала сама с собой.

Может, то, что я ищу, высокая поэзия, а не реальная жизнь? Я знаю, что когда-то мы любили друг друга. Мы не сумели бы, после такой катастрофы, достичь столь многого, если бы этого не было. И, однако, мы не испытываем сейчас друг к другу почти никакого желания; от прежней страсти остались лишь едва тлеющие уголья. Может, это оттого, что мы оба выматываемся за день и к вечеру не способны уже ни на что, кроме как пожелать друг другу «спокойной ночи» и нырнуть под одеяло? Нет, все это, конечно, ерунда! Многие устают гораздо больше, чем мы, но от этого их желание, жажда физической любви не становятся меньше.

Ставя машину в гараж, она увидела, что в доме темно. Тео уже спал.

Мы, должно быть, ранили друг друга сильнее, чем нам казалось, подумала она. Ей было ужасно одиноко. Если влюбленность, как часто говорили, была чем-то вроде сумасшествия, то ей оставалось лишь надеяться, что когда-нибудь она снова слегка сойдет с ума.

17

Стивом овладело беспокойство. Затем – он не мог бы назвать час и минуту, когда это произошло – беспокойство сменилось убеждением, и побудило действовать. Перемена в нем происходила исподволь, незаметно для глаз. В самые, казалось бы, неожиданные моменты в мозгу его вдруг вспыхивала догадка, которая тут же исчезала, отброшенная, как нечто несущественное, или заслоненная другими заботами. Но через какое-то время она вспыхивала вновь, более четкая и убедительная. И такие моменты бывали часто.

Он был со Сьюзен Б. в супермаркете, закупая недельный запас продуктов для коммуны. При выходе они столкнулись с двумя молодыми парнями в остатках армейского обмундирования. У одного из них рукав был пустым, а у другого половина когда-то красивого лица была изуродована шрамом…

Двое пожилых мужчин на бензоколонке, работая насосом, разговаривали друг с другом:

– Получил весточку от своего парня? – спросил один.

– Да. Ему там пыхтеть еще три месяца. Только вот протянет ли он столько. Нам там здорово дают прикурить.

– Ты не должен так думать. Он выберется. Он должен.

– Должен? Сыну моего брата не удалось. Пуля вошла прямо в сердце. Восемнадцать минуло парню прошлой зимой.

Второй мужчина, не найдя что ответить, с похоронным видом отошел…

Стив стоял рядом со Сьюзен Б., глядя, как из похоронного зала выносят накрытый американским флагом гроб. Супружеская пара, судя по их виду, фермеры, он – в потрепанном костюме, она – в хлопчатобумажном платье, спускались по ступеням вслед за людьми, несущими гроб. Женщину, едва державшуюся на ногах, усадили вместе с мужем в бронированный автомобиль с одной стороны, какого-то еще мужчину с другой, и катафалк, а за ним и вся процессия двинулись вниз по улице, оставив после себя мрачное ощущение безысходности.

Стив взорвался.

– Это заговор. Заговор против молодых. Они не успокоятся, пока нас всех там не перебьют!

Его неистовство встревожило девушку.

– Все это кажется таким далеким, – сказала она. – Я давно уже не вспоминала об этой войне.

Стив скривился.

– Естественно. Мы ведь никогда не читаем газет, не так ли?

Сейчас, когда бы он ни появлялся в городе, ему казалось, что Вьетнам докатился и сюда. Когда он проходил мимо здания редакции, в глаза ему бросались кричащие заголовки. На рынке и центральной улице он все время слышал обрывки разговоров. А однажды он увидел прибывший из армейского лагеря по пути за океан полный автобус молодых мужчин – детей по существу – и почувствовал, как в нем вскипает, казалось бы, давно похороненный гнев.

– Эта война тебя не коснется, – сказала Сьюзен Б., – так как, судя по твоему номеру в списке, тебя призовут еще не скоро. И потом, ты все равно ничего не сможешь здесь поделать.

Несмотря на всю их невинность, слова девушки уязвили его до глубины души, и он коротко ответил.

– Я многое делал, ты разве забыла то, что я тебе рассказывал?

– Я помню, – ответила она, – и это-то меня и пугает.

Во время ужина он начал дискуссию, заметив, что следы Вьетнама уже видны в городе.

– Ну и пусть! крикнул кто-то. – Пусть провалится вся эта идиотская авантюра. Мы здесь, в наших холмах, не услышим даже треска, если только сами этого не захотим.

– Начать с того, – ответил Стив, – что ты ошибаешься. Ты это и услышишь, и почувствуешь. Спрятаться не удастся! – И, вспомнив в этот момент встреченного им в супермаркете солдата с блестящей красной кожей на лице – должно быть, там было много крови; окровавленное лицо, какой ужас! – он почувствовал, как в нем закипает гнев. – «Пусть провалится вся эта идиотская авантюра», ты говоришь? А ты в холодочке будешь жить своей благородной простой жизнью, повернувшись спиной к пылающему миру?

Парень, вызвавший в нем эту вспышку ярости, пожал плечами.

– Что-то с тобой явно не то. Займись-ка лучше медитацией.

– Возьми травки, – посоветовал кто-то еще. – Сделай пару затяжек, и все как рукой снимет. Расслабься.

Он не встретил никакой поддержки, никакого понимания. И этой ночью он пожаловался Сьюзен Б.

– Как можно быть такими равнодушными? Неужели им действительно все безразлично?

– Но ведь ты был точно таким, и довольно долго, – заметила она.

Она, разумеется, была права, и он ощутил стыд. Однако, несмотря на все свое возмущение, Стив не мог заставить себя покинуть это место, которое стало его домом, и, конечно, он не мог покинуть Сьюзен Б. Терзаемый постоянно мыслью, что больше так продолжаться не может, он, тем не менее, ничего не предпринимал.

Затем пришло письмо от Тима, первое за многие месяцы.

«Полагаю, ты отдыхал достаточно долго, предаваясь бездействию. Ты нужен, Стив. Революции нужен каждый, кого она может призвать под свои знамена, а ты, с твоим интеллектом, особенно. На какое-то время ты был выбит из колеи, но это время прошло, и пора снова браться за дело…» В конце письма был дан адрес в Сан-Франциско, по которому ему надлежало явиться. Сьюзен Б., читавшая письмо одновременно с ним, спросила, не написал ли его Пауэрс.

– Конечно. Я же говорил тебе, что он никогда не подписывается.