Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 2 - Борис Яковлевич Алексин

рисовали себе, как спокойную, весёлую и радостную, поставит перед ними огромные трудности и испытания.

На следующий день, 1 января 1941 года, наскоро позавтракав, Алёшкин помчался в больницу. Там уже собрался почти весь коллектив. В селе, а также, естественно, и в станице, новости распространяются с удивительной быстротой, и уже весь медперсонал станицы знал о его возвращении. Это известие опровергло первый слух о том, что Борис Яковлевич вообще в Александровку не вернётся. Многие надеялись, что и второй — о том, что он в станице не останется, тоже будет опровергнут. Почему-то всем он пришёлся по душе. Персонал встретил его радостно и приветливо. Не успел он сбросить свой старенький кожушок, как медсестра Нюся протянула ему накрахмаленный халат и с гордостью сообщила, что теперь у них достаточно белья и халатов. Перед отъездом на курсы Борис поручил Василию Прокопычу обязательно получить в райздраве и на заводе деньги для приобретения материала, нового белья и халатов, об этом он заранее договорился в райздраве. Раиса Иосифовна, до смерти обрадовавшись тому, что Алёшкин согласился заменить её мужа, без сопротивления выделила за счёт Майской больницы необходимые деньги для приобретения инвентаря. Удалось уговорить и Текушева, он тоже расщедрился на небольшую сумму. Теперь, к возвращению заведующего, уже был создан довольно значительный запас белья и халатов. Нечего и говорить, что Бориса это очень обрадовало.

Обрадовало его и то, что порядок, заведённый им в больнице, продолжал неукоснительно соблюдаться. На каждого больного велась история болезни, и у каждой кровати висел температурный лист. Госпитализированных было всего пять человек, и документы на них содержались в образцовом порядке. Правда, из-за занятости, а в последнее время и по состоянию здоровья Антона Ивановича, записи в историях болезни делались медсёстрами, и по своей медицинской грамотности они оставляли желать много лучшего, но всё-таки делались, а это главное.

Осмотрев больных, находившихся в больнице, и дав назначение дежурной сестре, Борис посоветовал всем свободным работникам поскорее разойтись по домам и праздновать Новый год как положено, а сам отправился в амбулаторию. Выходя из больницы, он обратил внимание на большую кучу камней, порядочный штабель самана и десятка два брёвен, сложенных у плетня рядом со входом в больницу. Василий Прокопыч объяснил, что этот материал доставлен правлением колхоза для пристройки к больнице:

— Товарищ Прянин сказал, что как только Борис Яковлевич вернётся и даст чертежи пристройки, так колхоз сейчас же выделит строителей.

Это была радостная весть, поэтому в амбулаторию Алёшкин пришёл в самом приподнятом настроении духа.

Амбулатория не работала уже несколько дней, так как фельдшер Чинченко был болен. Борис прошёл чёрным ходом прямо в квартиру Антона Ивановича. Там его, очевидно, не ждали, и появление врача внесло некоторое смятение.

Войдя в кухню, Борис увидел празднично накрытый стол, за которым сидели жена Чинченко — дебелая, солидная женщина лет пятидесяти и фельдшер заводского здравпункта Горностаев, самого Антона Ивановича не было. Завидев Алёшкина Пётр Кузьмич вскочил и стал поспешно прощаться с женой Чинченко. Приоткрыв дверь в комнату, где находился больной, он и ему крикнул прощальные слова. После этого Горностаев, беспрестанно извиняясь и пятясь как-то боком, поспешно выскочил в сени. Даже за это очень короткое время Алёшкин успел заметить, что фельдшер находился в сильном подпитии: движения его были порывисты, и равновесие он сохранял с трудом.

Жена Чинченко, с которой Борис почти не был знаком, стала зачем-то вытирать табуретку и приглашать его к столу. Он разделся и сказал:

— Спасибо, я только что позавтракал. Разрешите мне пройти к Антону Ивановичу и посмотреть, что с ним такое.

Чинченко, услышав голос Бориса, крикнул из своей комнаты:

— Пожалуйста, Борис Яковлевич, сделайте милость, уж посмотрите старика, что-то я расклеился совсем, больше недели валяюсь.

Алёшкин прошёл в комнату. Фельдшер лежал в постели осунувшийся, небритый несколько дней, укутанный двумя ватными одеялами. В комнате было душно и жарко.

— Здравствуйте, Борис Яковлевич, с приездом! Как, совсем или скоро опять уедете? — задал Антон Иванович, видимо, самый волнующий его вопрос.

— Здравствуйте, — ответил Борис и, решив поставить все точки над и, продолжал, — совсем, Антон Иванович, совсем! Решил ускорить строительство хирургического блока. Больницу расширим, так что работы нам прибавится, будем работать вместе. Поправляйтесь скорее, а пока дайте-ка я вас послушаю, раздевайтесь.

После опроса, осмотра, простукивания и выслушивания больного, Алёшкин пришёл к выводу, что у Чинченко воспаление правого лёгкого. Вынося это заключение, он пожалел, что в Александровке нет рентгеновского аппарата, чтобы подтвердить установленный им диагноз, а везти температурящего больного в Муртазово или Майское не было смысла. Тем более что, как решил Борис, кризис уже миновал. Чинченко сказал, что температура до 40 у него держалась несколько дней, а вот уже второй день, слава Богу, упала до 37,2 градусов. Лечился он аспирином, да чаем с сушёной малиной. Приходил Пётр Кузьмич.

— Да от него толку, как от козла молока, — заметил больной. — Он, кажется, и трубку-то держать разучился, а не то, чтобы в неё что-либо услышать.

Хотел было Алёшкин заметить, что в том, что Горностаев так опустился и дисквалифицировался, большая вина и его самого, да вовремя сдержался.

Во время обследования Антона Ивановича он выявил, что сердце у этого пожилого человека со своими обязанностями справляется неплохо, очевидно, разрешение пневмонии идёт вполне удовлетворительно. Если к этому добавить отхаркивающую микстуру и порошки белого стрептоцида, который Борису удалось достать в Москве, то фельдшер дней через десять встанет на ноги.

Взяв у больного ключи от аптечного шкафа, Борис прошёл в амбулаторию. Смешав из имевшихся настоек и кодеина необходимую микстуру от кашля, налил её в пузырёк и принёс Антону Ивановичу. Здесь он наказал его жене, чтобы она регулярно, три раза в день поила лекарством больного и давала ему порошки, которые он пришлёт. Аспирина и малинового чая больше пить не советовал.

— Хорошенько кормите мужа, он теперь есть будет. Курочку ему сварите, — сказал он на прощание. — А вы, Антон Иванович, лежите и не смейте вставать с постели, пока я вам не разрешу.

— Да, удержишь его, — сказала жена, — он завтра амбулаторный приём проводить собирается.

Алёшкин засмеялся:

— Ну нет, этого мы ему не позволим. Приём буду проводить я, а его с постели не спускайте, пока я не скажу. Спрячьте штаны и сапоги подальше, вот он никуда и не уйдёт!

Через полчаса Борис уже сидел в уютной, чистой и тёплой комнатке акушерки Матрёны Васильевны, где за весело шипевшим самоваром его уже ждали и обе сестрицы-старушки, и его Катеринка. После чая с очень вкусными пирожками, испечёнными Надеждой