Призрак Проститутки - Норман Мейлер

— И что ты о нем думаешь?

— Это айсберг. Девять десятых под водой.

— Ох, до чего же верно! — воскликнула К.Г.

— Что ж, — сказал Билл Харви, — у нас теперь есть некоторая картина, почему Гелен попросил меня привезти тебя в Пуллах.

— Мы с Киттредж троюродные брат и сестра, — сказал я. — Если она упомянула Гелену о нашем родстве, он вполне мог пожелать ответить любезностью на любезность. В той справке, которую вы мне давали, говорится, что он хороший семьянин.

— Не хочешь же ты сказать, что Киттредж попросила его пригласить тебя?

— Нет, шеф. Только то, что Гелен может знать, кто работает на вас в ГИБРАЛТЕ.

— На каком же это основании ты пришел к такому выводу?

— У меня такое впечатление, что все знают всё в Берлине.

— Ах ты, сукин сын, это так!

Не знаю почему, но он прекратил разговор. Харви обладал способностью заканчивать разговор так же внезапно, как гаснет свет при повороте выключателя. Мы ехали молча, а он продолжал подливать себе из кувшина мартини. Равнина сменилась холмистой местностью, но дорога шла прямо, и движения по ней не было. У Брауншвейга мы свернули с магистрального шоссе на двух- и трехрядное — шофер снижал скорость до девяноста миль по прямой, до семидесяти на поворотах и до шестидесяти, когда мы проезжали через поселки. Гонорея и скоростная езда на машине, как я обнаружил, не ладили друг с другом. Однако мое желание отлить подавляло недавно приобретенное знание цены, которую придется за это платить. Близ Айнбаха мы снова выехали на магистральное шоссе и помчались по нему со скоростью сто двадцать миль в час. От Бад-Хершфельда снова начались проселочные дороги, и после бесконечного кручения по холмам, лесам и деревням мы прибыли в Вюрцбург, откуда уже лучшая дорога шла в Нюрнберг, а затем — последний отрезок магистрального шоссе до Мюнхена. В 4.30 утра мы прибыли на круглосуточно открытую заправочную станцию, и Билл Харви снова заговорил.

— Требуется остановка, — сказал он.

Мы остановились в тени за заправочной станцией.

— Проверь мужскую уборную и женскую тоже, Сэм, — велел Харви шоферу. Сэм, вернувшись, кивнул. Харви вылез из машины и подал знак мне.

— А ты как, пойдешь? — спросил он К.Г.

— Долгие поездки никогда меня не волнуют, — ответила она. Он что-то буркнул. От его дыхания в ночном воздухе остался след джина.

— Пошли, малыш, только ты да я, да стены срачки. — И, взяв свой чемоданчик, протянул его мне.

Хотя Сэм наверняка проверил помещение, Харви вытащил из-под мышки один из своих пистолетов, повернул ручку туалета, резко распахнул дверь, окинул взглядом свободное пространство и стремительно шагнул через порог, так что лишь снайпер мог бы его за это время пришить, оглядел помещение уже с другой позиции и, удовлетворенный увиденным, сделал шаг, повернулся, присел, осматривая пол, распахнул дверцы кабин и лишь тогда улыбнулся.

— На Сэма можно положиться в смысле проверки, но я — лучше.

Однако на этом он не успокоился: поочередно поднял на каждом бачке крышку, заглянул внутрь, достал из кармана клубок проволоки, сунул ее конец на фут в каждый водосток и наконец издал глубокий вздох облегчения.

— Мне часто снится один и тот же паршивый сон, — сказал он, моя под краном проволоку, — будто меня заперли в уборной и взрывается сумка, полная роликов пленки.

— Действительно, неприятный сон.

Он рыгнул, дернул «молнию» на ширинке, повернулся ко мне спиной и пустил струю, достойную лошади-тяжеловоза. Я занял соседнюю кабинку и, как положено низшему чину, немного выждал, чтобы мой ручеек вписался в грохот его водопада, и постарался не издать ни звука от боли, а мне казалось, что по пути следования гнойного потока, когда он начал выливаться, проложили горячую проволоку. Не думаю, чтобы Харви не отметил, какой скромный я издавал звук.

— Знаешь, малыш, — сказал он, — слабовата твоя история.

— Может, и слабовата, но это правда. — Я с трудом подавил крик — такая меня пронзила боль. И член раздулся до омерзения.

— А инструмент у тебя — ого-го! — послышался его голос за моей спиной. Я не стал объяснять, почему он у меня в два раза больше, чем обычно.

— Тихий голос и большущая палка, — сказал он.

— Так, по-моему, действовал Теодор Рузвельт в своей внешней политике, — сказал я.

— У меня вот маленький, — сказал Харви. — Такой уж вытащил билет. Но было время, когда я знал, что с ним делать. Парни с маленькими членами сильнее наяривают.

— Я слышал о вашей репутации, сэр.

— Какая там репутация! Я был дьявольски хорош работать языком. — Но, прежде чем я успел изобразить крайнее смущение, он заметил: — Это про твою репутацию мне хотелось бы знать. Ты когда-нибудь трахал Киттредж?

— Дассэр, — соврал я, преодолевая боль, доставляемую тоненькой, как проволочка, струйкой мочи.

Харви поднял свободную руку и хлопнул меня по спине.

— Вот это меня радует, — сказал он. — Надеюсь, ты ей выдал. А она в постели такое же чудо?

— Фантастика, — пробормотал я. Гонорея словно молнией освещала все для меня.

— Я бы тоже мог ее потрахать, если б с этими делами не завязал. Верность К.Г. и куча тяжелейшей работы — вот к чему в эти дни все сводится. Так что я рад, что ты ее как следует загрузил. Ненавижу эту сволочь Монтегю.

Я обнаружил возможность избежать неприятной темы. А ее обнаруживаешь, только когда пытаешься чего-то избежать.

— Я тоже его ненавижу, — сказал я. А про себя добавил: «Прости меня, Хью». Однако особой нелояльности я не почувствовал. Проститутка, в конце концов, сам подталкивал меня к тому, чтобы я самостоятельно искал путь к спасению.

— Ты в последнее время разговаривал с Киттредж? — спросил Харви.

— Да.

— Когда?

— Дня два-три назад. После того, как вы потеряли ко мне доверие. Я позвонил, чтобы поплакаться.

— Это можно извинить. — Он в последний раз встряхнул свой пенис, засунул его назад в штаны, тогда как я подходил к концу своей пытки, и добавил: — Как ты думаешь, это не она позвонила Гелену?

— Возможно, — сказал я. — Доктор Шнайдер, во всяком случае, вел себя так, будто без ума от нее.

Харви неожиданно издал какой-то резкий звук. Вернее, рыгнул. Под свисавшей с потолка лампочкой видно было, как он побелел и весь покрылся потом. По-моему, его перегруженный организм дал осечку. Однако он продолжил разговор, словно недомогание было чем-то само собой разумеющимся, как спертый воздух в железнодорожном вагоне. Он кивнул.

— Если она ему позвонила, тогда все ясно. Гелен, очевидно, на все для нее готов. Да, такое объяснение я принимаю. — И, схватив меня за плечо, вонзил свои пальцы-обрубки, сильные, как стальные болты, мне в тело. — А ты лоялен к Гелену? — спросил он.

— Мне этот человек не нравится, — сказал я. — Во всяком случае, судя по тому, что я видел. Полагаю, что, если лучше узнаю его, он мне еще меньше понравится.

— А ко мне? Ты лоялен ко мне?

— Шеф, да я за вас готов подставить себя под пулю.

И это была правда. Но точно так же я готов был умереть за Проститутку и за Киттредж. Ну и, естественно, за моего отца. Мысль принести себя в жертву все еще владела мной. Однако сидевший во мне проктор, этот молодой дьякон, воспитанный на канонах Сент-Мэттьюз, был в ужасе от того, как легко я мог лгать и захлебываться от чрезмерных эмоций.

— Малыш, я тебе верю, — сказал Билл Харви. — Я воспользуюсь тобой. Мне нужен материал на Гелена.

— Дассэр. Сделаю все, что смогу.

Он нагнулся, тяжело дыша, и открыл свой чемоданчик.

— Снимай рубашку, — велел он. И прежде чем я успел подумать, для чего, он достал из чемоданчика маленький пластмассовый магнитофончик. — Это лучший экземпляр, какой у нас есть, — сказал он. — Дай-ка я его к тебе пристегну.

За две минуты его ловкие пальцы прикрепили к моей пояснице магнитофончик. Сделав маленький разрез в моем кармане, он установил там переключатель, затем пропустил проволочку сквозь петлю в моей рубашке, и там появилась маленькая белая пуговка, которая, как я понял, была микрофоном. После чего Харви протянул мне дополнительную кассету.

— Можешь делать двухчасовую запись — каждая кассета по часу. Запиши все, что будет говорить Гелен, пока мы там будем.

— К вашим услугам, шеф.

— Теперь оставь-ка меня. А то меня сейчас вывернет. Ничего страшного. Устраивай себе рвоту раз в день, и докторов знать не будешь. Только для этого я должен быть один. Скажи К.Г., в чем дело. Я вернусь минут через десять. Может, через пятнадцать. На это нужно время. О Господи! — простонал он, когда я уже выходил, и я услышал, как вырвался первый выброс из его желудка.

У машины я обнаружил Сэма, который наблюдал, как переливали бензин из канистры в бензобак, а на заднем сиденье одиноко сидела К.Г.

— Сколько он еще там пробудет? — спросил Сэм.