Твой час настал! - Федор Шахмагонов

Между городами шла переписка. Люди искали и ждали чуда. И чудо явилось.

Из одной грамоты в другую, переходил сказ о чуде явленном некоему Григорию из Нижнего-Новгорода. Будто бы ночью посетило его видение. Грянул гром и неведомая сила сняла верх избы. В избу пролился голубой свет,  явились два мужа и склонились над ним. Один из явившихся сел у изголовья, тот, что оставался стоять, спросил:

— Господи, что же поведаешь ему?

— Смотрю, достоин ли он слышать мой голос?

— Сам же ты, Господь, говорил, что нет человеков без греха.

— Грех каждого должен быть взвешен на весах справедливости. Пусть спящий, отмеченный нашим вниманием, знает и другим возвестит, что если люди по всей Русской земле покаются и станут поститься три дня и три ночи, не только старые и молодые, но младенцы, тогда Русская земля очистится.

Стоящий спросил:

— Господь, если очистится Русская земля, как же им дать царя?

— Пусть поставят новый храм Троицы на Рву и положат хартию на престоле, в той хартии явится имя кому быть у них царем.

— Какое же там будет имя?

— Имя охранителя Русской земли — Михаила Архангела.

— Господи, а если не покаются, что над ними будет?

— Если не покаются и не станут поститься, то все погибнут и царство разорится.

Едва тот, кого его спутник называл Господом, встал, чудесный свет погас, верх избы лег на место, и Григорий проснулся.

Авраамий Палицын ревновал к писаниям Дионисия, которые тот рассылал по городам и обителям. Он прочитал сказ о Григории и сказал Дионисию:

— Придуманным выглядит сон этого Григория. Будто бы вернулись библейские времена, когда Господь общался со смертными и являлся  в куще, охваченной огнем.

— То являлся в огненной куще Бог Моисея. Наш Бог, Иисус Христос являлся всегда человечно.

— Да, кто же даст этому Григорию веру?

— В пору бедствий и горя люди ищут чуда, раз ищут, то и находят по своей вере. Я делаю чудо Григория достоянием всего людства, ибо в нем указаны испытания доступные каждому. Испытания доступные каждому объединят людей и покажут, готовы ли русские люди в единении послужить Русской земле.

— А имя царя в хартии?

— То имя не польского короля, не королевича Владислава и не Воренка, Ма-ринкиного сына. А там, как Бог укажет!

Единой волей всей земли был объявлен трехдневный пост. Условлено было пересылками между городами поститься понедельник, вторник и среду. В эти дни не есть, не пить. В четверг и пятницу сухо есть. По городам и селам ходили выборные удостовериться, как исполняется обет. Со всех концов в Сергиеву обитель стекались известия, что обет исполнен, что все русские люди готовы искупить свой грех раздора.

Дионисий собрал монастырскую братию и говорил:

— Нет у нас не только царя, нет и патриарха. Патриарх Гермоген заточен ляхами и ныне неведомо жив он или уже принял мученический венец и молится за нас у престола Всевышнего? Нам, братия, святой Сергий заповедал стоять за Русь. Обратимся ко всем городам. Там, где явится отклик, возгорится перед образом Господнем лампада и укажет своим светом путь во мраке.

В Нижнем  усердно разыскивали Григория, которому явилось Господнее указание о посте. Не могли сыскать и пребывали в волнении.

На воеводин двор доставили грамоту из Сергиевой обители. Воеводы Алябьев и Репнин собрали городских наибольших людей. Пришли Печерский архимандрит Феодосий, дьяк Семейка с приказными людьми, протопоп Спасского собора Савва с клиром, стряпчие Биркин и Юдин, дворяне, дети боярские, торговые старосты. Среди старост и торговых людей Кузьма Захарыч Минин-Сухорук, который держал торговлю в мясном ряду и мельницу.

Воеводы объявили, что пришла грамота из обители святого Сергия, что ее надобно всем послушать. Пока дьяк готовился ее читать, у воевод стали спрашивать о Григории. Им отвечали:

— До се ищем нашего Григория, да найти не умеем.

— И не найдем! — подал голос Кузьма Минин. — Скрыт он от нас Господней волей. И мне в эту ночь явилось видение.

А ну скажи! — пригласили его во много голосов.

— Спал я на лавке, потому как на печи душно. Лежу на спине, а передо мной вдруг воссиял обоюдоострый меч, а рукоять на нем крестом. Мне такой невподым. Меч сверкает, я жмурюсь, слышу голос негромкий и строгий. «Не жмурься, человече! Это мое тебе благословение. Смело бери меч в руку!» Взял я меч, рука дрожит. Стоит передо мной святой Сергий  и говорит: «Сей меч я вручаю тебе, и хотя другим он не зрим, но в твоих руках поразит он супостатов, как поразил этим мечом князь Дмитрий на Куликовом поле татар. Иди к людям, разбуди спящих, твой час настал!»

— Чей час настал? — спросил с усмешкой стряпчий Биркин. — Не было тебе никакого видения! Сейчас придумал!

Кузьма укоризненно покачал головой.

— Тебе, Биркин, очень хотелось бы, чтобы не было мне видения, чтобы не пришлось мне выявить тебя, перед православными, как ты прислуживал Вору и полякам.

Биркин стушевался и пробормотал:

— Я нешто супротив святого Сергия? Вот только удивительные видения почему-то грешникам являются.

Протопоп Савва примирительно сказал:

— Где же среди нас обрести безгрешных? Христос говорил, что среди человеков таких не сыщется. Верую, что настал час святому Сергию указать нам путь избавления от наших бедствий. Надобно нам собрать весь городской люд, из сел и деревнь позвать и читать им послание из обители святого Сергия.

С утра ударил набатно большой колокол со звонницы храма Святого Спаса.

Храм не вместил всех собравшихся. Заполонили площадь.

Савва читал послание Дионисия.

— Православные христиане! Господа братия! Горе нам! Пришли дни конечной гибели нашей. Погибает наше Московское государство, гибнет и православная вера. Горе нам, горе великое, лютое обстояние! Польские и литовские люди в нечестивом своем совете умыслили Московское Государство разорить и обратить истинную веру Христову в латинскую многопрелестную ересь. Кто не восплачется, кто не испустит источника слез! Ради грехов наших, Господь по-пустил врагам нашим возноситься! Горе нашим женам и детям! Еретики разорили до основания богохранимый град Москву и предали всеядному мечу детей ее. Что нам творить? Не утвердиться ли нам на единение и не постоять ли за чистую и непорочную Христову веру и за святую соборную церковь Богородицы и ее честного Успения и за многоцелебные мощи московских чудотворцев?»

Казалось бы ничего нового для нижегородских граждан не сказано. Но трехдневный пост, благословленный общим согласием, набат, ожидание чуда возбудили толпу. Из уст в уста повторяли слова Кульзмы Минина сказанные им в воеводской избе: настал час, настал час!

Протопоп читал:

— Вы сами видите близкую конечную гибель всех христиан, где литовские люди завладели русской землей, какое там разорение Московскому Государству. Где святые церкви? Где Божие образа? Где иноки, цветущие многолетними сединами, и инокини, украшенные добродетелями? Не все ли до конца разорено и обругано злым поруганием? Где бесчисленное множество христианских чад в городах и селах? Не все ли лютыми и горькими смертьми скончались, без милости пострадали и в плен разведены? Не пощадили престарелых возрастом, не сжалились над незлобивыми сосущими млеко младенцами. Не все ли испили чашу ярости и гнева Божия? Помяните и смилуйтесь над общею нашей погибелью, чтоб и вас самих не постигла та же лютая смерть. Бога ради, положите подвиг своего страдания, чтоб вам, всему общему народу, молить служилых людей, чтоб всем православным христианам быть в соединении, и служилые люди однолично, без всякого мешканья, поспешили бы к Москве на сход ко всем боярам и воеводам и ко множеству народа всего православного христианства. Сами знаете, что ко всякому делу едино время надлежит; безвременное же начинание всякому делу суетно и бездельно бывает. Хоть и будут и есть близко в ваших пределах какие недоволы, Бога ради отложите то на время, чтобы вам всем с нами о едином положити подвиг свой и страдать для избавления православной христианской веры».

Слова послания доходили до сознания исстрадавшихся. Жили в надежде на чудо. Кому-то было предназначено взорвать  затаившийся народный гнев во всенародную ярость.

Составляя послание, Дионисий ждал этого взрыва, надеясь, что чаша терпения долготерпеливого народа переполнилась.

Час взрыва народного гнева настал, и Кузьма Минин, с непокрытой головой, открыв свои седины, вышел из окружения Савватия, поклонился на все четыре стороны и произнес:

— Православные! Не похотеть ли нам помочь Московскому государству? Не пожалеем, братие, животов наших, да не токмо животов! Дворы свои продадим, жен и детей заложим, и будем бить челом, чтобы кто-нибудь вступился за истинную православную веру и был бы у нас начальником. Если не мы, то кто  за нас о нас поразмыслит, кто мимо нас из беды нас вызволит? Дело великое! Мы совершим его, если Бог поможет! И какая хвала будет нам от всей земли, что от нашего малого города произойдет столь великое дело. Я знаю: только мы поднимемся, многие города к нам  пристанут, и мы избавимся от чужеземцев.