Секрет нашего успеха. Как культура движет эволюцией человека, одомашнивает наш вид и делает нас умнее - Джозеф Хенрик

Как культурная эволюция повышала усвояемость языков

По мере того как наш коммуникативный репертуар постепенно пополнялся, возникало, во-первых, давление отбора на гены, в результате которого наши предки все лучше усваивали культурное наследие, в том числе элементы развивавшихся коммуникативных систем, а во-вторых, давление на репертуар коммуникативных элементов, которые должны были становиться более усвояемыми (легко выучиваемыми), особенно для детей. Здесь мне хотелось бы остановиться на роли второго участника этого дуэта — на культуре. Подобно другим орудиям, которые в ходе культурной эволюции приспособились к особенностям наших рук и плеч и к нашим физическим способностям, языки в ходе культурной эволюции приспособились к особенностям нашего мозга, и их стало легче учить, поскольку они адаптировались к свойствам и ограничениям нашей психологии (вспомним названия цветов). Дети очень хорошо учат языки во многом потому, что все трудные для изучения элементы так и остаются невыученными, а следовательно, не передаются следующим поколениям. Возможны языки, которые детям трудно учить, но они быстро вымирают, так как не выдерживают конкуренции с языками, более удобными для изучения[377].

Языки, которым удается лучше задействовать врожденные особенности нашей психологии, легче усваиваются, поэтому меньше вероятность, что впоследствии они будут вытеснены другими языками. Компьютерные модели процесса культурной передачи из поколения в поколение у несовершенных учеников с ограниченной памятью благоприятствуют появлению многих ключевых черт, отличающих язык от коммуникационных систем других видов. С увеличением словаря культурная эволюция все сильнее требует от языков развития правил и общей упорядоченности[378]. Если словарный запас языка невелик, скажем, слов пятьдесят, обучающийся в принципе может выучить свою собственную, уникальную форму прошедшего времени для каждого глагола. Но если в языке 5000 слов, это уже невозможно. Таким образом, языки без таких правил (синтаксиса) просто не выживут. Их победят языки с более упорядоченными правилами, например, те, где прошедшее время образуется прибавлением — ed: такие правила легко усвоит и сможет применять любой ребенок. Здесь дело и в том, что трудно вызубрить все особые случаи, и в том, что по мере расширения словаря появится все больше специализированных глаголов, которые будут редко слышны в речи. Неправильные формы вполне могут сохраниться, подобно английскому ate вместо eated, только у самых частотных слов: постоянное повторение помогает преодолеть ограниченность памяти.

У нас нет данных, которые непосредственно указывали бы на эти процессы в эволюционной истории человечества. Однако в придачу к вышеописанным компьютерным моделям мы располагаем косвенными данными лабораторных экспериментов, подобных тем, о которых мы говорили в главе 12, когда рассказывали о накоплении технических навыков. Как показывают эти эксперименты, когда испытуемые наблюдают, как другие говорят или пишут на искусственном языке, и делают из своих наблюдений выводы, в результате множества итераций передачи, в ходе которых представители нескольких лабораторных поколений учатся друг у друга, возникает и структура (формы, напоминающие синтаксис), и композиционность (дискретные слова). Каждый по отдельности почти ничего для этого не делает, и никто не ставит себе такой цели. Это продукт культурной передачи из поколения в поколение, возникающий бессознательно.

Исследования детей, говорящих на реальных языках, также подтверждают, что регулярность облегчает усвоение языка. Дети, говорящие на более регулярных языках, понимают фразы вроде “Лошадь лягнула корову” лучше, чем дети, говорящие на менее регулярных языках. Точнее, дети, говорящие на турецком и английском, показали результаты лучше, чем дети, говорящие на довольно нерегулярном сербохорватском языке. Разумеется, в дальнейшем эта разница стирается. Тем не менее подобные исследования показывают, что не все языки одинаково легко учить — и детям, и взрослым[379].

Я хочу сказать, что культурная эволюция — главная причина, по которой дети так легко учат живые языки, а существование некоторых общих особенностей языков, скажем, синтаксиса, — скорее всего, результат культурной эволюции, которая стремится сохранить усвояемость языков, особенно при расширении словаря.

Синергия навыков, норм, жестов и речи

На протяжении эволюционной истории нашего вида коэволюция играла две важные роли. Во-первых, постоянно усложнявшийся коммуникативный репертуар эволюционировал совместно с постоянно усложнявшимися орудиями, практиками и институтами. Коэволюционное взаимодействие было синергетическим: две и более области культуры создавали давление отбора на гены, повышавшие у нас психологические способности усваивать, накапливать, организовывать и передавать ценную культурную информацию. Такое взаимодействие позволило нам лучше учиться у окружающих: отточило умение делать выводы о целях и намерениях других людей (чтобы лучше у них учиться) и о негласных правилах и нормах, а также изучать сложные последовательности с иерархической структурой. Во-вторых, как уже отмечалось, усвоенные и накопленные через культуру коммуникативные репертуары создавали давление отбора на гены, отвечающие за коммуникацию: они отодвинули гортань вглубь, чтобы расширить вокальный диапазон, протянули аксонные связи из неокортекса ниже, в спинной мозг, чтобы руки и языки стали подвижнее, выбелили склеры, чтобы другим было легче замечать, куда мы смотрим, и снабдили нас надежной способностью развивать у себя когнитивные навыки для голосовой мимикрии и коммуникативных подсказок вроде направления взгляда и указательных жестов.

Невозможно установить, в какой поведенческой сфере кумулятивная культурная эволюция началась первой — в изготовлении орудий, обработке пищи или жестовой коммуникации. Кроме того, не исключено, что кумулятивная культурная эволюция в одних группах наших предков началась с жестовых репертуаров, а в других из-за других экологических условий первыми начали накапливаться приемы изготовления орудий. Главное — что бы ни оказалось первым, оно, вероятно, катализировало развитие в остальных сферах. Например, в человеческом мозге есть аксоны, которые направляют сигналы из неокортекса прямо в передний рог спинного мозга, где находятся моторные нейроны, а затем — вниз, вглубь спинного мозга[380]. Эта анатомическая перемена помогает объяснить, почему наш вид обладает такой впечатляющей ловкостью рук, а точнее, откуда берется способность овладевать навыками, требующими этой ловкости. Возможно, такой перемене способствовали появившиеся в ходе культурной эволюции занятия, требующие развитой мелкой моторики, — плетение сетей, изготовление одежды, заточка орудий или разведение огня, — либо передаваемые через культуру навыки и тактики вроде применения для охоты или обороны метательного оружия (копий, дубинок, камней). Вполне правдоподобно, что либо зародившаяся жестовая коммуникация, либо все более сложные навыки изготовления орудий создали давление отбора, которое благоприятствовало прямой аксонной связи с передним рогом и спинным мозгом. Если первой появилась жестовая коммуникация, она поспособствовала развитию мелкой моторики, а это, вероятно, помогло развиться навыкам изготовления орудий. Если первыми были орудия, жестовая коммуникация воспользовалась результатами для своего развития. А улучшенные навыки коммуникации, вероятно, позволили эффективнее передавать информацию об изготовлении и применении орудий труда.

Этот процесс