Записки мертвеца - Георгий Апальков

Артём сделал последнюю затяжку и выбросил сигарету. Я не хотел, чтобы на этом его история заканчивалась: мне хотелось подробностей.

— Так, подожди, а что там с мобилизацией-то? — спросил я.

— Идёт она. Дай бог, чтоб досюда не дошла. Хотя, мне кажется, Старков с Гросовским таки переговариваются как-то по рациям вечерами: этим большим дядям с полномочиями веры нет никакой, для них люди — что грязь под ногами. Сейчас уже поди торги ведут какие-нибудь за наши головы. Именно что за наши: не своих же пацанов мэр к Старкову в полк определит. Свои ему тут нужны. А всяких лопатных дел мастеров поди ему парочку отсыплет. Да горючкой поди поделится, если хорошо попросят. Будем без света сидеть тут, но зато полкану будет, чем повоевать.

— А как сейчас-то она идёт, мобилизация эта твоя? Что они делают-то?

— По деревням ездят, шпану полупьяную собирают, которые бабок с дедами зашугали, и всё, теперь ты в армии, сынок. Возрастной ценз гибкий причём: только совсем детей не берут. Да и девчонкам тоже рады, я думаю. Я точно не знаю: говорю, когда я ушёл, ничего ещё не началось. Но должно было начаться: офицеры напропалую про это говорили, и все давно в курсе всех планов были. Многие, кстати, по этому поводу ещё раньше свалили из расположения. Кто-то здесь теперь тусуется, кто-то ещё куда-то подался. Короче, люди Старкову сейчас больше, чем пули нужны. Только я скорее пулю схлопочу, чем с ним обратно в город пойду. Или вообще с кем-то. Ладно, заболтались чё-то, давай копать уже.

Видимо, Артём сам вдруг решил, что история его подошла к концу. На мои дальнейшие расспросы он отвечал теперь односложно, и вскоре стало ясно, что разговор дальше не пойдёт. Тем не менее, я узнал достаточно для того, чтобы ум мой не скучал, пока тело моё занимается рутинной работой. Всё оставшееся до обеда время я провёл в попытках мысленно достроить картину происходящего вокруг, наброском для которой послужила история моего нового знакомого.

О новом знакомстве и о том, что поведал мне мой коллега по копке ям для заборных столбов, я рассказал Сергею, когда мы возвращались домой на обед. Не дослушав до конца мой пересказ, он лишь презрительно хмыкнул.

— Да, да, я его тоже послушал как-то, — сказал он, — Тот ещё тип. Ты всё сказанное им дели напополам — вот, что я тебе скажу.

— Думаешь, неправду говорит?

— Думаю, говорит правду, но дутую. По нему же видно, что человек он тревожный, склонный всё преувеличивать: от масштабов какой-то проблемы до масштабов своей куцей личности. Он тебе не рассказывал, как он геройствовал при зачистке города?

— Нет.

— А мне говорил. Но тоже так аккуратно: как будто бы и не гордился этим вовсе, а наоборот: с таким, знаешь, деланно-стеклянным взглядом всё рассказывал, с пафосом бывалого ветерана тысяч локальных конфликтов. Ну хочется человеку в ветерана играть — что тут поделать?

— Не, ну может он и правда…

— Да ты видел его? Синюшный очкарик девятнадцатилетний: если б он в штабе у Старкова под боком где-нибудь не сидел, то уже давно погиб бы в замесе первых дней. Оттуда и понабрался всяких сплетен, как бабка подъездная. А потом — помножил их на тревожность свою. Видел, как глазёнки у него бегают? Он же сто пудов один из тех, кто постоянно обо всём волнуются и всего боятся. Мёдом не корми — дай потрястись о чём-то. Параноик. Не знаю, что он тебе там нарассказывал, но когда я с ним поговорил, то подумал, мол, всё, щас приедет воронок Старкова и по договорённости с Гросовским нас на мясо увезёт. Причём не на войну с зомби, а именно на мясо: на ритуальное кормление городских мертвецов, мух, личинок Великой Матери Детоедов или ещё кого. Короче, что бы он тебе там ни рассказал — дели напополам. А лучше на ноль сразу. Тут у нас ещё парни есть, которые раньше от Старкова откололись. Они про него говорили, что писарь это штабной, а никакой не коммандос, которого, видите ли, в самое пекло отправили: на взорвавшуюся станцию. И, мол, душа поэта не выдержала, и он от самоубийственной миссии себя самоустранил. Пацаны те говорили, что он скорее всего просто прознал, что Старков движуху затевает, а здесь в это же время жизнь идёт своим чередом, испугался и дёру дал. А про то, что он «откололся от группы, направлявшейся на самоубийственную миссию» — это он додумал. Ну прикинь, кто его отправит на какое-то серьёзное дело? Ты его видел?

— Да видел. Но они — пацаны-то эти — откуда знают сами всё? Они же раньше от Старкова ушли. Тоже, получается, додумывают.

— Может, и додумывают, но им веры больше. Не знаю. Может, мне просто тип тот не нравится — Артём этот самый. Есть в нём что-то такое скользкое. Нехорошее у меня предчувствие какое-то насчёт него. Хотя, пока он тут молча копает ямы, всё окей.

Перед самым входом во двор я вдруг осознал нечто восхитительное, поймал этот момент и успел всецело его прочувствовать в доли секунды. Я вдруг понял, что всё это время мы с Сергеем шли и занимались сущей ерундой: сплетничали о каком-то типе с нашей общей работы. Словом, делали что-то, что делали бы где-то там, в нормальном мире, если бы нам всем вместе пришлось работать в одной компании. И я снова изумился тому, насколько нормальной стала наша жизнь здесь в сравнении с тем, что было там, в городе.

После обеда меня внезапно определили на другой участок и на другой фронт работ. Теперь я уже не копал ямы, а покрывал столбы специальной пропиткой в тех местах, которыми они должны были быть вкопаны в землю. Я сразу смекнул, что это Сергей договорился обо мне с кем-то из старших: увидел, как я устал заниматься этими бесконечными ямами и попросил перенаправить меня на что-то полегче. Тем лучше. Я был рад посвятить всего себя чему-то, что не высасывало бы из меня последние соки. Совсем ничего не делать мне тоже не хотелось: я счастлив был отплатить этому роскошному месту за всё своей полезностью в любом качестве. Покрытие столбов пропиткой далось мне легко, и к концу рабочего дня я даже почувствовал себя отдохнувшим.

Наш путь домой сегодня лежал через дом Захара.

— У меня днюха сегодня, — пояснил Сергей, когда мы прошли нужный поворот к нашей избе, — Хочу отметить как-то. Вообще