Записки мертвеца - Георгий Апальков

Когда мы вошли в дом, то я увидел, как внутри всё поменялось с нашего последнего визита сюда вместе с Сергеем. То было всего несколько часов назад, но комнаты — все, кроме кухни — изменились до неузнаваемости. Во-первых, везде горел свет, и одно только это делало всё вокруг другим. Во-вторых, всё буквально было перевёрнуто вверх дном: все шкафы были открыты, вещи валялись на кроватях и на полу, всюду, где лежали ковры, они были сбиты и скомканы. В главной комнате ковёр был свёрнут рулоном, а прямо рядом с ним зияла дыра открытого подпола.

— Вы переезжаете что ли? — в шутку спросил я.

— Прибираюсь, — бросил Захар через плечо, не оборачиваясь.

Мы подошли к трюмо, на котором стояла вся Захарова коллекция дорогого алкоголя. Я заметил, что там больше нет тех двух бутылок, про которые он говорил, что хранит их на свой последний день. Захар наугад взял четыре бутылки разного размера и формы и протянул их мне.

— Держи. Ещё сколько-то унесёшь или хватит?

Я ничего не понимал. Было совершенно ясно, что что-то не так, но мой охмелённый мозг отказывался понимать, что именно. Я взял бутылки, прижал их к груди и только и смог сказать, что:

— Спасибо.

— Не за что, — ответил Захар, — Ещё, говорю, брать будешь?

— А вы это… Почему так?

— Что «почему»?

— Ну, товар свой раздаёте.

Захар снова вздохнул. Вздохнул так, словно не хотел отвечать на мой вопрос, но в то же время и был рад тому, что я его задал. Словно бы ему хотелось чем-то с кем-то поделиться, но он не знал, с кем, и потому был единственным носителем какой-то терзающей его самого тайны. Должно быть, у него было не особенно много товарищей здесь, в Надеждинском, раз он не успел выложить эту самую тайну никому, кроме меня — случайного вечернего гостя, ненароком забредшего в его обитель в столь поздний час. Наверное, за этим он на самом деле меня и впустил: чтобы поделиться чем-то, чем делиться ему было, возможно, запрещено.

— Короче, слушай, — начал он, — История долгая, от начала и до конца рассказывать не буду. Времени мало: хочу к утру всё успеть. В общем…

Рассказ и впрямь не занял у Захара больше десяти-пятнадцати минут, со всеми моими бесконечными вопросами. В конце концов, он попросту выпроводил меня, вытолкав за калитку, и сказав, что ему нужно собираться, и что мне пора идти домой.

— Серёге там подскажи тоже. И вообще всем своим, — крикнул он мне вдогонку.

Домой я шёл с тяжёлым грузом: в одной руке у меня была канистра с горючим, в другой — нечто, похожее на старый и потасканный школьный портфель, набитый гремящими бутылками, а на душе — тревога, которая была тяжелее всего прочего. Дорога под ногами по-прежнему была мягкой и кое-где топкой. Фонари по-прежнему подсвечивали путь и помогали обнаруживать лужи и обходить их.

«На фонари-то они и смотрели», — подумал я, проходя мимо того дома, возле которого жили те самые соседи Захара, несколько минут назад показавшиеся мне странными. Но теперь-то я всё понимал.

Я всё ещё был пьян и слабо соображал, что происходит. Ещё недавно я сидел на крыльце стайки возле нашего дома и делал первые глотки из своей ещё непочатой бутылки. Потом всё стало каким-то мутным и расплывчатым: точно киноплёнка, из которой повырезали кучу важных кадров, потом склеили и снова вставили в проектор. Вот я иду к нему, вот я что-то наблюдаю перед собой в его логове и даже думаю о чём-то там, и даже пытаюсь что-то говорить. Вот он рассказывает мне свою дикую историю, которую я слушаю через слово, а потом — я снова на дороге, иду обратно. Когда я вернулся на крыльцо стайки, мне показалось, что всё моё путешествие к дому Захара случилось где-то во сне или в моей голове. Потому-то я и не спешил возвращаться в дом, чтобы рассказать обо всём Сергею, Кристине, Ире и Юле, которой об этом знать было ни к чему, но которая всё равно всё услышит. Я не мог до конца поверить в реальность произошедшего. Однако прямо под моими ногами лежало увесистое доказательство того, что всё случилось на самом деле. В доме у нас всё ещё горел свет. Видимо, Сергей с Кристиной и Юлей всё ещё на кухне, всё ещё отмечают Сергеев День рождения. Ира почти наверняка не с ними: лежит себе на кровати и думает свои чёртовы чёрные мысли, выглядя так, словно бы она единственная, кто в хаосе судного дня потерял близких.

К кому из них я должен пойти первым? К Ире, с которой, благодаря Захаровой истории, мы снова сможем хоть о чём-то поговорить? Или, может быть, к Сергею, которого эта история — как и меня — напрямую касается? Я решил, что неплохо будет собрать их вместе и разом испортить кайф всем: Сергею и Кристине — кайф от торжества; Ире же — кайф от времени в одиночестве и покое. Я встал с крыльца и направился было в дом. Потом вернулся, чтобы взять с собой портфель, доверху набитый спиртным: всё-таки надо будет чем-то подсластить пилюлю.

Я вошёл в избу. Сергей встретил меня удивлённым и уже довольно осоловелым взглядом.

— Ну ты долго чё-то там! — сказал он, — О, а чё за портфель?

Не зная, с чего начать, я решил сперва обратить их внимание на то, что было до крайности очевидным, но что сам я заметил только на обратном пути от Захара.

— Вы видели, что на улице? — спросил я.

— Чё такое? — встрепенулся Сергей, махом протрезвев и готовясь услышать худшее.

— Фонари горят. И не только у нас: в соседних деревнях тоже. Генераторы больше не нужны: электричество так работает.

— Ты чего такой ошалелый? — спросила меня вышедшая из комнаты Ира, направлявшаяся, по всей видимости, на кухню за стаканом воды или ещё за чем-то. То был первый раз за очень долгое время, когда она меня о чём-то спросила. Я так обрадовался этому, что следующую свою фразу сказал с дурацкой улыбкой во весь рот, которая совершенно не подходила к смыслу высказывания.

— Завтра тут замес намечается.

И я поведал им всё, что рассказал мне Захар.

С кухни мы все разошлись только к трём ночи. Всё думали, как нам быть и что делать дальше. Где-то в три я и сел писать. Иру я не стал утомлять запланированным на вечер разговором по душам: хотел,