Длань Одиночества (СИ) - Дитятин Николай Константинович

— Я Чист и Честен Собою Перед. Грязные Игры Ждущие На Дне Души Самом, Меня Не Заполучат, — заговорил он, словно читая мантру.

В этот момент из заманчиво шелестящих кустов вырвался, изящно гарцуя, розовый единорог, и устремился к Все. Остановившись перед ним, животное гордо тряхнуло гривой и громким ржанием сообщило о чем-то присутствующим.

— Он говорит, что хочет спасти тебя от грязных игр, — перевело Солнышко. — Садись на него, и в тот же миг единорог отвезет тебя прочь от обнаженных гениталий.

— Так Тому и Быть, — кивнул Все. — Прости Меня Человек. Но Я Не Могу Быть с Тобой в Этом Царстве Похоти. Я Найду Вас Позже!

С этими словами он вскарабкался на единорога, и они помчались прочь, быстро исчезнув в стонущих зарослях.

— Чудной же, — хихикнул хозяин Мира. — Где вы его откопали?

— Сам откопался, — ответил Аркас. — Что с ним будет?

— Ничего плохого, уверяю. Только изумительно хорошее. Единорожек хоть и знатный срамолюбец, но знает, что с новичками нужно действовать аккуратно. Думаю, сначала он отвезет его на массаж к восьмируким девам-львицам. А дальше как пойдет. Фокус в том, что девы-львицы, на самом деле не девы, — солнышко подмигнуло так скабрезно, что весь мир издал одобрительное «о-о-о-о». — А мы все знаем, куда заводит любой эротический массаж.

Солнышко мечтательно улыбнулось, так что его пухлые щеки разошлись в стороны.

— Прошу меня извинить, но я должно это увидеть. Не каждый день у меня дома искушают принципиального девственника.

— Конечно, — понимающе кивнул Аркас. — Отправляйся, мы не дадим себе заскучать.

Солнышко покатилось по небосводу. Никас и рыцарь Любви остались наедине. Не собираясь продолжать разговор, человек снова лег на траву, положив руки под голову. Он думал о шраме на груди Максиме. О том, что жило внутри. Был ли способ извлечь его, не убивая носителя? И что делать потом? Оставить Одиночество на свободе слишком жестоко по отношению к Многмирью и Материи. Разделаться с ним раз и навсегда, пожалуй, было бы не под силу никому.

Никас рассмеялся.

— Ты что? — повела ухом Котожрица. — С ума сходишь? Не время сейчас.

— По замыслу Девела, я должен был перехватить эстафету у Максиме, — проговорил Никас. — Только и всего. Но план Интеллектуального провалился. Меня не смогли довести до цели. Да и Максиме не идиотка. Я очень сомневаюсь, что она полезла бы в ловушку, только для того, что бы посмотреть на меня. Единственная ваша надежда на спасение утрачена. И теперь я бессмысленно брожу из конца в конец Многомирья, прикасаясь к легендам, вижу и слышу вещи, которых не понимаю.

— Прикасаясь к легендам, ты пробуждаешь их ото сна, — сказала Котожрица. — Я помню, ты говорил, что все это закончится скверно. Но ты, слава фантазии, не ясновидец. Я вижу в тебе защитника. Такого же, как и я. И пока мы движемся, в поисках спасения, бессмысленны только спазмы отчаянья. Как у тебя сейчас. Так что хватит ныть.

Аркас приподнял голову.

— Откуда в тебе столько решимости?

Рыцарь улыбнулась.

— Ты не представляешь, как я люблю своих кошек.

Цинизм внутри Аркаса хмыкнул. Мелкий фетишизм эгоистичной натуры толкает сомнительных героев на бессмысленную борьбу. Человек прислушался к этой мысли, не понимая до конца, его ли это была желчь, или Цинизм внутри не ушел еще в спячку после встречи с Максиме. Да, — отозвался зверь, — я слышу вас. Не будь дураком Аркас, не ищи причин для борьбы. Сохранение разумности, Многомирья, смердящего котенка, — все это лишь мусорный ореол вокруг истинной природы сражений. Удовольствия победы! Бейся хоть с самим Геноцидом, один на один, я помогу тебе! Вместе мы повалим его. Он будет падать башней нереализованного гнева, и когда коснется земли, будет растоптан нашей пятой. Мы принесем его в жертву энтропии, и чувство победы опьянит нас на краткий миг, сделав богами. А потом мы доберемся до этой суки Максиме и сотрем ее в порошок!

— Я пойду, пройдусь, — сказал Никас.

— Один?

— Да, пожалуй. Не обижайся.

Котожрица рассмеялась.

— Послушай, я, конечно, рада твоей компании, но не нужно все время переживать, что ты сделаешь мне больно. Я вижу, что тебя гнетут мысли, с которыми ты должен побыть наедине. Если захочешь найти меня, спроси у Солнышка.

Благодарно кивнув, Никас покинул поляну. Он вышел на зеленый луг и вернулся к сливочной реке. Там он пошел вдоль берега, против течения белых вод. Никас внимательно всматривался в это неторопливое движение, но не замечал желаемого. К нему никто не приставал: наверное Солнышко отдало приказ держаться от человека на расстоянии.

Луг по правую сторону сменился шоколадными холмами увенчанными шапками из взбитых сливок, а потом прохладными карамельными низинами. В них скапливались комки сахарной ваты, облетавшие с вафельных деревьев. За ватой охотились забавные существа, похожие на пупсов. Никас думал о том, что привычные представления о добре и зле здесь ему не помогут. Стороны пребывали в мотивационном балансе. Каждый имел право видеть мир таким, каким он хочет. Стремления негатива были оправданы. Взгляды позитива — справедливы.

Как бы то ни было, он представил Котожрицу. А рядом полное ничто. И, чтобы оставаться беспристрастным, представил еще и уродливую негативную тварь, так же противопоставленную ничему. Спокойному, бессмысленному ничему, которое никому не сделает больно. Все-таки, он выбрал бы негативную тварь. Мысль об отсутствии страстей пугала его.

Он хотел чувствовать. Радоваться, любить, удивляться. Но потом: гневаться, медленно вариться в кисло-сладкой меланхолии, рыдать, когда хочется. Вечный покой его не привлекал. Да, он понимал, что страсти могу вредить, что, чаще всего, они именно вредят. Но разве игра не стоит свеч?

Проклятый эгоизм. Максиме смотрела на вещи шире. Вот какова разница между ними.

Прогулка превратилась в небольшое путешествие. Иногда Никас делал привалы, коротко забываясь, но Максиме не приходила к нему. Человек вставал и шел дальше, не сводя глаз с реки. Дойдя, таким образом, до сахарных пустынь, Никас остановился. Река брала здесь свое начало, веселыми ручьями стекая по вымени спящей пурпурной коровы. Та наполовину была занесена белым барханом, но гигантское животное, похоже, расчищали время от времени. Никас заметил сложенные в кучу фанерные лопаты и завернутые в пленку ветродуи.

Никас обошел корову и уселся на спрессованный кусок сахара, глядя на белые волны, лежащие и лежащие, до самого конца страты. Что-то двигалось там. Какая-то крохотная точка ползла, то исчезая, то вскарабкиваясь на гребни. От нечего делать Никас следил за ней, а потом пошел навстречу.

Это оказался Все. Он выглядел совершенно измученным, побитым тоской и разочарованием. В его лохмах застряли белые песчинки, они же почти залепили глаза, так что Все двигался вслепую. Аркас, помедлив, взял его за руку и повел к корове, чтоб образ мог умыться.

— Ну как? — сухо спросил Аркас.

Все заметно опирался на копье.

— Они Сказали: «Проси Чего Хочешь». Мне! Проси Чего Хочешь. Разгневался Я. Хотел Изгнать Этих Содомитов, Но Они Не Ушли. Они Не Боятся Меня. Здесь у Меня Нет Сил.

Аркас молчал.

— Я Все Видел, — прошептал Все. — Я Видел Многомирье. Оно Невообразимо. На Дороге Я Плакал, Когда Оно Смотрело На Меня. Я Спросил Содомитов: Кто Создал Вас? «Человек». А Человека? «Хаос» — Они Ответили. И Засмеялись. Тогда Я Попросил Их. Покажите Мне Созданное Мной. И Они Показали Мне Кольцо, Сказав, Что Внутри Него Все Созданное Мною. Тогда Я сказал: Покажите Мне, Что Создал Человек. Они Отвели Меня На Край Этой Земли И Вновь Я Узрел Многомирье.

Они добрались до ручья. Все медленно умывался, соскребая с глаз и щек застывший сахар. Никас сидел рядом, хрумкая сорванным леденцом.

— Аркас! — Все обернулся, сжимая кулаки. — Что Я Такое? Они Сказали, Что Придуманы. А Я Ничем От Них Не Отличен. Я Тоже Придуман?

— Очень давно.

Все закричал, потрясая кулаками.

— Если Так Это, Что За Чудовищный Разум Запер Меня В Одиночестве? Почему Я был Один Все это Время? Аркас, Скажи, Вы Верите в Меня? Вы, люди! Почему Вы Так Поступили Со Мной?