Post-scriptum (1982-2013) - Джейн Биркин

запрещен, как нам сказали два охранника. Но это не остановило мою дорогую Кейт. Погуляв примерно с час вокруг станции, она нашла способ проникнуть туда: не перелезая через колючую проволоку, а протиснувшись между двух досок. «Мы не делаем ничего дурного», – сказала Кейт. «Но, Кейт, тут же написано: частная собственность». – «Мы не делаем ничего дурного», – повторила она. Место это совершенно необыкновенное, тамошняя улица никуда не ведет. К нам направился белый «багги». Тип, который в нем сидел, явно очень нервничал. «Что вы здесь делаете?» – «Гуляем», – ответила Кейт. «Это противозаконно, садитесь в машину». Я сказала: «Нет, мы француженки, мы не понимаем». Кейт добавила, что не сядет в машину с незнакомцем. Я уже сидела в машине. Кейт тоже села. Тот человек сказал: «Вы находитесь на территории частного поместья, как вам удалось проникнуть сюда?» Мы рассказали ему. «Это незаконно. Я сообщу в полицию». – «Прекрасно, – ответила Кейт, – обожаю иметь дело с полицией». Я продолжала делать вид, что я француженка и ничего не понимаю, размахивала руками, чтобы заставить его поверить, что я – режиссер, а он решил, что у меня есть револьвер… или камера, он не был уверен… «Давайте, обыскивайте нас, нам плевать, моя мать умирает, и я просто хотела показать Баттерси-Пауэр-стейшн своей дочери, мы приехали из Франции». – «Я прекрасно вижу, что вы не злоумышленники». – «Конечно, нет!» Тип, который стоял у входа, отнесся к нам по-человечески, после того как мы рассказали ему нашу историю. Он дал нам карту, объяснив, что через две недели Баттерси-Пауэр-стейшн будет открыта для публики. «Мы до этого времени не доживем», – ответила Кейт.

* * *

Мама умерла 6 июня; я, Эндрю, Линда были рядом, мы провели кошмарную ночь, у мамы обнаружилась жуткая аллергия на морфий. Мы с Линдой лежали с ней в кровати, мама думала, что снова началась война, пытки, гестапо… высадка союзников. Позже мы организовали похороны, какие понравились бы ей; все ее внуки, друзья, знакомые актеры собрались вместе и славили ее жизнь в театре, кино, с невероятной нежностью и обожанием поминали ее, такую неподражаемую и элегантную. Под увертюру из «Лебединого озера» она отправилась в свой последний путь из церкви Челси в гробу в виде корзины из переплетенных ивовых прутьев, покрытой цветами… последний кадр, окрашенный в романтические тона…

* * *

Памплона

Этот город заслужил пальму первенства среди самых скучных городов мира. Местные, деревенские жители, стоят в очередь в каменных церквях и распевают похоронные песни со странными цепями на шее. Я упала на ступенях церкви, уцепившись за Габриэль, чье лицо исказилось, поскольку она решила, что на нее напал бездомный из тех, что сидят на паперти. Электрические свечки за 45 евро мигают на пластиковом куполе.

За обедом веселились, Габ стащила мобильные телефоны Джамеля и Стефа, пока они отлучились в туалет. Они вернулись и ушли по своим делам, ни о чем не догадываясь. За соседними столиками наша игра не осталась незамеченной, и вот уже полицейская машина приблизилась к террасе ресторана, чтобы арестовать Мимозу, – так меня окрестили после одной критической заметки в «Эль Мундо». Джамель и Стеф в панике вернулись в ресторан и принялись искать свои телефоны в сумках и карманах. Мне известно, что месть – блюдо, которое следует подавать холодным, и что Джамель, скорее всего, заставит меня двенадцать минут танцевать в «Ключах рая», а потом мне, запыхавшейся, придется петь «Бежать от счастья»!

Ладно, я должна смягчить то, что написала об этом городе: жителей там и впрямь не увидишь с 14 до 20 часов из-за жары, что понятно. Я несколько поспешно сделала из этого вывод, что город мертвый, беру свои слова обратно.

Габ, Крис и я решили погулять по центру. Так вот, та самая уснувшая Памплона преобразилась, наполнилась смеющимися и играющими детьми, молодыми людьми и стариками, при том что день только начинался. Мы вернулись в бар с тапас, откуда бежали незадолго до того; теперь, к нашей радости, он был набит битком, и все было очень вкусно.

* * *

11 июля, Бретань

Марлоу счастлив, веселится сам с собой, не зная печали. Мама так его любила! Как бы она обожала его сверкающую улыбку! Приехали в пятницу, просто прыгнули в поезд: Марлоу, Дора, я и моя сумка. В полдень я сказала себе: «Let’s bolt»[287], и мы отправились на Монпарнасский вокзал. Все сидячие места вплоть до Бреста были заняты, все тот же дождь… все едут на каникулы.

И вот мы в поезде… с кучей багажа, Дора и Марлоу ведут себя изумительно, пять часов провели в баре, купив после часа стояния в очереди два крок-месье. Тип, стоящий за мной, представился как анестезиолог клиники Мюэтт, в которой рожала Шарлотта, а потом Лу. Он был ничего себе, я помню, подумала: «Господи, он ведь знает моих дочек с интимной стороны!» Марлоу играл с какой-то девочкой, не такой красивой, как он. Ему хотелось ее куклу, завтра будет у него кукла. Стоя на скамье на коленях, чтобы смотреть в окно, он обнял Дору двумя ручками, он зовет ее «Доола». Мы отправились к Анни Мадек[288], Дора была в ударе. Гуляем по пляжу после 20 часов. Анни влюбилась в Марлоу. Как и весь поезд. Он бегал повсюду, глаза огромные, синие, кричал: «Dogs! Dogs!»[289] – и после первого страха, испытанного при встрече нос к носу со свирепым и огромным псом, обрел храбрость, прямо как в рекламе мыла, приблизился к нему, вдыхая аромат роз Анни. Потом отправился на боковую. Господи, как я была счастлива! Мне понятно недовольство мамы, которой я доверила Кейт только раз – когда была в Индии. Между бабушкой и внуком возникает привязанность особого типа. А Лу влюблена, я в большом волнении из-за нее.

На следующий день мы отправились в дюны, на белый пляж, Марлоу бегал голышом, как дикарь. Дора повторяла за ним все: он голову в воду, и она тоже, он голову в песок, и она тоже, причем молча, без всяких жалоб. Я чувствовала, что являюсь одной из самых удачливых женщин на свете.

Хозяин гаража в Ланнилис безутешен, умерла его жена, я обняла его; ощутив, как сотрясаются его плечи под жестким свитером, не знала, что делать. «О, я должен был устроить ей каникулы, она тридцать лет провела за кассой…» – рыдал М. И. «Она ничего другого не знала, это была ваша жизнь, день