Годы молодости - Мария Куприна-Иорданская

Соседкой Фальковского была Александра Павловна Ланг. Ее большой двухэтажный дом в 1913–1914 годах занимал А. М. Горький после возвращения с Капри. Новый, 1916 год Алексей Максимович встречал на нашей даче в кругу многочисленных литераторов.

К даче Ланг примыкало небольшое имение (внизу под горой) Эудженио Джиральдони, от которого Александр Иванович передает Лидочке поклон из Италии. Дочь Э. Джиральдони — Лилина была подругой Лиды, а сын Женя дружил с Колей Иорданским (сын Н. И. Иорданского от первого брака).

На другом холме жил писатель Е. Н. Чириков и профессор А. П. Пинкевич.

Через деревню, тоже на возвышенности, стояла дача Демьяна Бедного по соседству со Станюковичем.

И только В. Д. Бонч-Бруевич поселился на низменности, недалеко от усикирского шоссе. Когда Владимир Дмитриевич строил дачу, Демьян Бедный шутил над ним.

— Теперь я буду называть вас Бонч-Буржуевич.

— Прошу мою фамилию не коверкать, — сердился Бонч-Бруевич, — она имеет историю в несколько сот лет.

Глава VIII

Куприн на первом этапе эмиграции. — Деньги из Парижа. — Встреча с Е. М. Куприной в Выборге. — Переписка с Куприным. — Рассказ «Каждое желание».

Во время первой мировой войны Куприн, как офицер запаса, был призван в армию. Служил он в Финляндии. По болезни был освобожден от военной службы и снова вернулся в Гатчину, которая 16 октября 1919 года была занята войсками Юденича.

Принимая участие в издании газеты «Приневский край», в которой печатались антисоветские статьи, воззвания и прокламации, Куприн при отступлении армии Юденича не мог оставаться в Гатчине и вместе с отступающими частями очутился в Эстонии.

В это время я жила в Финляндии.

Финляндия после Октябрьской революции отошла от России, и с апреля 1918 года граница с Финляндией была закрыта, но мне разрешили выехать в Нейволу: у меня снова открылся легочный процесс.

В конце 1919 года я получила из банка в Териоках денежное извещение. Перевод меня очень удивил. «Какие деньги? Откуда?» — думала я, отправляясь в Териоки (ныне Зеленогорск). В банке меня все знали.

— Вот тебе, раува Куприна, деньги из Парижа, — сказал мне старик, заведующий банком, и протянул сопроводительное письмо, в котором было написано: «Мы имеем сведения, что А. И. Куприн должен прибыть или уже находится в Финляндии. Просим передать ему означенную сумму. Денисовы».

— Письмо и деньги адресованы мне, но получить их я не могу: я вышла замуж вторично и теперь я по паспорту — Иорданская.

— Не спорь со мной! — сердито закричал старик. — Я сам из Нейволы и знаю, кто ты.

Он открыл дверь в соседнюю комнату и позвал:

— Юхан, Ионас, идите сюда! Вы знаете ее?

— Знаем.

— Юхан, кто эта женщина?

— Раува Куприна.

— Ионас, кто эта женщина?

— Госпожа Куприна.

— Слышишь?!

В то время в Финляндии существовал закон: если три свидетеля, три честных, без судимости человека подтверждают правильность данного факта, то это равносильно закону.

Получив деньги от неизвестных мне Денисовых (на финскую валюту около десяти тысяч марок), я тут же положила всю сумму на текущий счет.

Этот денежный перевод не выходил у меня из головы. «Наверное, Куприн скоро приедет в Финляндию», — решила я.

Как-то утром, просматривая почту, я увидела в одной из ревельских газет карикатуру: за столом сидит Куприн, грязный, оборванный.

Я послала в эту газету телеграмму Куприну на немецком языке. Просила написать мне о Лидочке, а также сообщила, что для него получены деньги из Парижа.

Александр Иванович тотчас же ответил мне телеграммой: «Лида жива, здорова. Вышла замуж{146}. Осталась в Петрограде. Письмо в дороге».

В письме Куприн просил деньги ему не высылать, так как скоро приедет в Финляндию.

В Гельсингфорсе (Хельсинки) Куприны поселились в гостинице. Мы условились встретиться в Выборге.

В Выборг Елизавета Морицевна приехала одна. В Финляндии для эмигрантов были установлены строгие ограничения на передвижение по стране. Чтобы поехать в другой город, необходимо было специальное разрешение финских властей.

В Выборге мы пробыли с Елизаветой Морицевной два дня. В дороге я простудилась, у меня поднялась температура, Лиза не хотела оставить меня одну в таком состоянии в гостинице. Я передала ей деньги, полученные из Парижа, она — часами рассказывала мне о всем пережитом.

Прошло несколько дней, и в Нейволу пришло письмо от Александра Ивановича: «Милая Маша, здорова ли ты? Если хорошо себя чувствуешь, не поленись, написать два слова. О себе и о Лидии. Я что-то под старость становлюсь чувствительным. Про себя ничего не скажу: образ моего поведения виден из газет. А пока все черные слова таю про себя, коплю про запас.

Очевидно, писать нельзя писем иначе, как заказными.

     А.»

На обратной стороне писала Елизавета Морицевна:

«Милая Муся,

Саша вслед за деньгами (из Парижа от Денисовых. — М. К.-И.) послал тебе письмо, но ответа до сих пор не получил. Как твое здоровье? Удалось ли тебе получить весточку от Лидуши? На днях надеюсь услышать о ней от общих знакомых…

Целую тебя, Саша тоже.

     Лиза».

Между мной и Александром Ивановичем началась переписка.

«У тебя острый глаз на все смешное и веселое, чего мне сейчас не хватает», — писал Куприн в одном из писем и просил сообщать ему забавные случаи для фельетонов. Он сотрудничал тогда в газете «Новая русская жизнь» и подписывался А. Куприн или «Али-хан».

В другой раз он писал мне: «Не найдешь ли ты, Машенька, в своей дачной библиотеке сборник „Земля“ с моим рассказом „Каждое желание“. Сейчас предоставляется возможность издать сборник моих рассказов. Для того, чтобы подновить содержание этого сборника, следует переменить заглавие, и рассказ появится как новый. Я уже придумал новое заглавие для него — „Звезда Соломона“. Ты окажешь мне большую помощь, если немедленно пришлешь его мне».

Двадцатая книжка «Земли» у меня сохранилась, и я выслала ее Куприну в Гельсингфорс. Сборник вышел под названием «Звезда Соломона», куда вошел и рассказ «Каждое желание», переименованный в «Звезду Соломона».

Через три года Александр Иванович запамятовал и писал мне из Парижа: «…Читала ли Ты… „Звезду Соломона“ (она же „Каждое желание“). Хочешь, пришлю Тебе?..»

Глава IX

Пробелы памяти Куприна.

Пробелы в памяти А. И. Куприна удивляли меня давно.