Записки графа Сегюра о пребывании его в России в царствование Екатерины II. 1785-1789 - Людовик-Филипп Сегюр

Разумеется, что это фанатизм, доведенный до крайности.

Императрица в это время сделала поездку в Царское Село и позволила мне следовать за нею. Приятные известия, полученные ею, возвратили ей веселость. Император выздоравливает, Каменский одержал победу над довольно значительным турецким корпусом, а Михельсон разбил шведскую дивизию; Румянцев, разделив армию свою на три корпуса, двинул один из них на Яссы, другой в Валахию, третий на Бендеры. Скоро узнали мы, что Каменский, преследуя неприятеля, напал под Галацом на пашу Ибрагима, захватил его в плен и забрал его лагерь. Что я предвидел, то и сбылось; Потемкин и некоторые другие сановники хотели уговорить императрицу сблизиться с Англиею. Чтобы достигнуть этой цели, они уверяли ее, что Шуазель сообщил туркам план компании, довольно искусно составленный; далее, что посол наш, ложно обвиняя в кознях Англию и Пруссию, сам возбуждает турок к продолжению войны. Екатерина, слишком поспешно доверяя этой басне, передала ее с упреком принцу Нассау-Зигену. «Французский двор, — говорила она ему, — поступает со мною недобросовестно, или приказания короля дурно исполняются его поверенными. Меня даже уверяли — и это мне очень неприятно — что Сегюр сообщает моим министрам неточные извлечения из депеш, которые он получает от Шуазеля. Король выплатил недавно субсидии Густаву III; под разными мнимыми предлогами он отказывается заключить с нами союз. Вся эта политика, далеко не откровенная, мне кажется даже враждебна нам!.. Я не хочу выводить дело наружу, потому что не опасаюсь того вреда, какой могла бы мне нанести Франция. Однако я не хочу, чтобы думали, что я очаровываюсь ложными уверениями. Вы, надеюсь, уже достаточно стали русским, и потому я желаю, чтобы вы написали конфиденциально Монморену и дали бы ему понять, что отказ в союзе и поведение его посла в Константинополе не дают мне более возможности доверяться ему».

Нассау тотчас же передал мне этот разговор, и я без труда увидел в этом происки Потемкина, надеявшегося таким путем отдалить императрицу от нас. Он сперва и успел в этом. Возвратившись в столицу, Екатерина перестала обращаться со мною так приветливо, как было прежде, и приглашать меня на частные эрмитажные собрания, а когда я являлся ко двору со всем дипломатическим корпусом, она не только не подзывала меня к себе, но даже оказывала холодность и часто весьма любезно относилась к министрам английскому и прусскому. Соперники наши торжествовали, и люди, соразмерявшие свое поведение с переменою обстоятельств, стали мало-помалу удаляться от меня, видя во мне посла, вышедшего из милости. Меня озадачил успех этих происков, и так как они скоро могли разрушить влияние Франции, которое я добыл с таким усилием, то я всячески старался рассеять интриги вельмож и министров английского и прусского.

Между тем я получил длинную депешу от Шуазеля. Нельзя было написать ничего удачнее по тогдашним обстоятельствам. Посланник наш сообщил мне подробный отчет о действиях послов прусского и английского в Константинополе и о происках их, чтобы отвлечь турок от всякого расположения к миру. Он не только передал содержание записок и нот, представленных им Порте, но даже выписал целиком некоторые их выражения, особенно неприязненные против России. Если бы я мог известить об этом государыню, она бы, разумеется, сильно рассердилась, увидев, как ее обманывают. Но депеша Шуазеля была написана шифрами, а императрицу, как я уже сказал, заставили заподозрить мою искренность и уверили, что я сообщаю депеши нашего посла неточно. Однако мне надо было воспользоваться таким удобным случаем, который, может быть, нескоро вновь представился бы. Итак, я прибегнул к решительному средству: оно было так ново и смело, что я не счел нужным извещать о нем мой двор. Даже сам Монморен узнал об этом по возвращении моем из Франции. Если бы моя выдумка не удалась, она обратилась бы мне в вину, потому что я мог выдать ключ к нашей тайнописи. Рассказывая теперь о моем смелом поступке, я считаю долгом предупредить моих молодых соотечественников, вступающих на дипломатическое поприще, и посоветовать им не следовать моему примеру. В самом деле, чтобы решиться на такой поступок, нужно было знать душу и характер государыни, внушившей мне полное доверие к ней, так близко, как я ее знал. Один только успех мог извинить меня, и я достиг его. Я попросил принца Нассау прийти ко мне. «Вы видите, как шатко наше положение, и какими средствами стараются нас уронить. Вам известно также, что императрица чистосердечна и великодушна, и что ее обманывают. Она сочувствует всему возвышенному, благородному и прекрасному. Слушайте же, на что я решился, чтобы раскрыть ей все интриги и рассеять их. Вот шифрованная депеша Шуазеля, я только что получил ее и переписал буквами. Чтение этой депеши рассеет в императрице всякое сомнение на счет нашей искренности и откроет ей козни наших врагов. Я сложу ее и надпишу на конверте, что отсылаю ее не государыне, а Екатерине. Возьмите, выпросите себе аудиенцию и отдайте эту бумагу от моего имени. Если она оставит вас и выйдет хоть на минуту из кабинета, то я ошибся в ней: могут списать несколько строк, узнают ключ нашего шифра, и я делаюсь виновен. Но я уверен, что она этого не сделает и тотчас же отдаст вам депешу. Поезжайте и скорее возвращайтесь».

Нассау согласился, поспешил во дворец и получил желаемую аудиенцию. Когда он остался с глазу на глаз с государыней и произнес мое имя, она с сердцем сказала: «Что нужно Сегюру от меня?» Нассау, не отвечая, вручил ей письмо. Екатерина взяла его, с удивлением прочитала надпись, быстро развернула его и начала читать. В это время Нассау стал отступать, будто желая удалиться. Тогда императрица подходит к нему, останавливает его и говорит: «Принц, не уходите, не оставляйте меня ни на минуту».

Она продолжает чтение и, окончив его, быстро складывает депешу и отдает ее Нассау-Зигену, сказав при этом с чувством: «Скорее отправьтесь к Сегюру и скажите ему, что никогда в жизни я не забуду этого благородного поступка; он доказал мне свое уважение и доверие ко мне; я заслужила его, он меня понял».

Не без волнения ожидал я возвращения моего посла, и можно себе представить мое удовольствие, когда он известил меня о счастливом и скором исполнении моего поручения. На другой день двор собрался в эрмитаже. Только что я вошел, как императрица подозвала меня, посадила возле себя, почти не слушала актеров и во все время спектакля тихонько проговорила со мною. Чрезвычайное удивление выразилось на лицах министров. Наши соперники, торжествовавшие вчера, едва могли скрыть свое недоумение. Положение действующих лиц переменилось: императрица стала еще ласковее и милостивее ко мне и с презрением слушала наветы на нас. Не смотря на смуты, которые возникли во Франции, наше правительство не потеряло своего значения и влияния в России, пока я оставался в Петербурге. Государыня так крепко сохранила тайну моего поведения, что ни Потемкин, ни другие министры не могли узнать каким образом я так скоро восстановил ее доверие к себе.