Венецианский бархат - Мишель Ловрик

А потом однажды ночью в наше окно влетел камень, произведя массовые разрушения среди моих кусочков цветного стекла. Мы проснулись от звона и несколько мгновений лежали, судорожно сжимая друг друга в объятиях. Я бросилась к нашему сыну, который пронзительно кричал у себя в комнате, а муж подошел к окну, которое зияло осколками стекла, словно колючая корона из чертополоха. Когда я вернулась с ребенком на руках, он разворачивал клочок бумаги, в которую был завернут камень. Я увидела, что там что-то написано.

– Что там такое? – спросила я.

– Какое-то глупое проклятие, – ответил он и скомкал его.

– Разве тебе не страшно? – снедаемая дурными предчувствиями, не унималась я.

– Я боюсь только того, что мое предприятие потерпит крах. Или что я потеряю вас обоих, – ответил он, бережно прикасаясь к дрожащим губкам сына.

Я нетерпеливо тряхнула головой.

– Этого никогда не случится. Меня ты не потеряешь.

А потом каждый из нас наверняка вспомнил, как я бросила его во Фрайбурге, а меня вдобавок мучили воспоминания о том, как я едва не погубила его слухами, которые распускала на Риальто.

Я попробовала зайти с другой стороны, попросив его больше внимания уделять своим органам чувств, а не слишком прямолинейному разуму. Я, по крайней мере, сознаю, что, к вящему моему удовлетворению, его чувства обладают некоторой гибкостью и могут уберечь его от призраков.

– Разве ты никогда не чувствовал, как ночной кошмар касается тебя ледяной ладонью? Или не пугался до полусмерти, заслышав, как кто-то скребется в дверь посреди ночи? Разве ты никогда не ощущал, как кто-то дышит тебе в затылок? Или тебя не смущал трепещущий огонек в ночи? Неужели ты никогда не обонял привидение? Ты ведь знаешь, к проклятию нельзя относиться легкомысленно, не так ли?

Но в ответ на мои вопросы он лишь горько рассмеялся.

– Я согласен, что в Венеции, если ты пребываешь в подходящем настроении, рядом всегда обнаруживается дохлая крыса, заставляющая тебя еще сильнее поверить в призраков. Если раздается какой-нибудь шум, значит, его производит живое тело. Если у него есть голос, значит, это человек или зверь, у которого есть легкие и грудь, чтобы издавать его. Если же слышно царапанье, значит, это – какое-нибудь существо, у которого есть руки или лапы.

Я открыла было рот, чтобы возразить, но он добавил:

– Точно так же, как и с царапаньем, дело обстоит и с жуткими воплями, стонами, крадущимися шагами и прочими звуками, которые приписывают привидениям.

Его беспокоит лишь то, что он может увидеть, а не то, что остается невидимым. Белая радуга, появляющаяся у подножия обычной, вызывает у него недоумение. Живая рыба, разевающая рот и бьющаяся в корзине на рынке, повергает его в смятение. Его тревожит Николя Жансон. Крики нашего сына по ночам беспокоят его. Это затянувшееся необычное и жаркое лето выводит его из себя.

Но ничто не тревожит его так сильно, как меня – страх перед привидениями.

В глухую венецианскую ночь оживают призраки, которых нельзя не бояться.

Их много; запомнить всех трудно. И я всегда боюсь за него.

Например, когда он собирается наведаться к переплетчику в Абазии, я напоминаю мужу о довольно молодом призраке (в том смысле, что живой человек умер совсем недавно) этого старого скряги Бартоломео Зенни.

Я предупреждаю своего мужа:

– Если ты увидишь пожилого мужчину, который тащит на плечах огромный мешок, а он станет умолять тебя помочь ему, не смотри ему в глаза. А если посмотришь, он превратится в горящий скелет! И напугает тебя до смерти!

Вся Венеция помнит, как в ночь на 13 мая 1437 года в Абазии вспыхнул страшный пожар. Один только Бартоломео Зенни отказался помочь своим соседям спасти их детей, поскольку был очень занят, вытаскивая из огня собственный мешок с золотом и драгоценностями. Теперь он сам превратился в мертвеца, и это его неупокоенный дух пристает к случайным прохожим.

Если муж должен отправляться на встречу с высоколобыми умниками в Scuola di San Marco[159] в Занниполо, я умоляю его быть осторожным, потому что как раз в этом квартале бродит по улицам призрак предателя дожа Марина Фалиеро с руками, связанными за спиной, – он ищет свою отрубленную голову. Фалиеро не знает, что она закопана между его собственными ногами, бедняга.

Но Фалиеро ходит по улицам не в одиночку. По его следам тащится призрак слепого дожа Энрико Дандоло, который взял для нас Константинополь в Четвертом крестовом походе. Он носит с собой меч и в силу необходимости рубит себе руки его острым лезвием, в знак покаяния за невинную кровь, пролитую им во множестве в тех дальних землях. Он преследует Фалиеро, дабы отомстить за честь города. Но найти его не может: оба они слепы. У Дандоло вместо глаз – горящие головешки, а у Фалиеро, естественно, вообще нет головы. Не будь она столь трагичной, эта история могла бы показаться даже смешной и комической, как и все истории о привидениях, из которых они и черпают силы.

Мне ненавистна мысль о том, что мой любимый мужчина может случайно встретить этих злобных призраков, которые не питают дружеских чувств к тем, кто еще живет на земле, и уж тем более к тем, кто пришел в этот город издалека. Я боюсь, что если мой муж встретит этих призраков, с ним случится апоплексический удар или мозговая лихорадка, потому что, когда зло встречается с добром, сильнее всего страдают невинные.

И меньше всего мне хочется, чтобы он ходил в Ca’ Dario, где семье из Далмации принадлежит дом, который я ненавижу. Хотя сам Джованни Дарио – страстный любитель книг и в большом количестве покупает их у моего мужа, я не хочу, чтобы он бывал там. Это самый проклятый дом во всей Венеции. Я знаю, что Джованни Дарио, занимающийся коммерцией на Востоке и знающий языков больше, чем кто бы то ни было в Венеции, планирует перестроить его. После этого в нем наверняка появятся ажурные восточные узоры и арки – маленький кусочек Константинополя, плавающий в нашем городе! Сейчас он выглядит довольно скромным, как по размерам, так и по своим очертаниям, хотя в нем таится великое зло. У Дарио есть дочь, которую он обожает, и он думает, что новый большой дом станет отличным выставочным образцом, из которого он запросто продаст ее какому-нибудь вельможе из «Золотой книги».

Но вы не можете возвести прочный фундамент на крови и тем более изгнать оттуда злых духов. Они лишь вернутся на прежнее место, став еще сильнее, чем прежде, после насмешек и издевательств над вами.

Никто не может позволить себе не верить в магию в Венеции. Даже немцы. Их fondaco исполнилось всего несколько сотен лет, у него нет своего привидения, но, если вы спросите меня, я отвечу вам, что это всего лишь вопрос времени.