Познание смыслов. Избранные беседы - Гейдар Джемаль

Мы подходим здесь к очень интересной теме. Потому что следующий момент, который я хотел бы осветить, это то, что из этого искажённого языка, которое создаёт общество, защищаясь от среды, используя, деформируя саму возможность языка, принесённого когда-то Адамом, – вот из языка возникает экономика. Язык рождает экономику. Что такое экономика? Экономика – это обмен веществ между «Я» и «не-Я», человеком и средой. Но поскольку искажённый язык – это средство общения, то это люди (это не один человек, который общается со средой), которые общаются со средой. Это коллектив, множество людей, которые общаются со средой. И определяется это общение, этот обмен веществ, сформулированный матрицей, которая может быть такой, может быть иной, и так далее. И вот здесь интересно, что развитием языка управляют, условно говоря, некие жрецы, – управляют развитием этой матрицы. Из этой динамики матриц рождается развитие производительных сил.

Вот у нас есть нулевое состояние экономики – допустим. Не будем идти в непонятные, недоказанные дебри архаики, а просто уйдём в какую-нибудь до-промышленную Англию, где овцы бродили по зелёным лужайкам, росла какая-то культура на полях и так далее. С какой стати появляются мануфактуры, с какой стати овцы используются не для того, чтобы их есть, а для того, чтобы их стричь и делать шерстяные сукна? Почему вдруг появляются эти станки? Почему потом совершается промышленная революция? Почему меняется формат взаимодействия между коллективом людей и средой? Никто не объясняет, и в том числе марксисты, исторические материалисты, такую вещь, как «развитие производительных сил». Они говорят: «Да, по мере развития производительных сил возникают новые противоречия, когда социальные отношения отстают от развития производительных сил». А с какой стати происходит развитие производительных сил? Кто их развивает? Почему вдруг возникает необходимость перейти, допустим, от приводимых ручным трудом этих прялок и веялок к паровой машине?

На самом деле потому, что возникает новая матрица, пересматривается язык. Пересматривается язык, условно говоря, мэтрами, хозяевами дискурса, стоящими за цивилизационной спиной, за цивилизационной ширмой. В этом случае люди являются просто пассивно принимающим концом. Здесь очень интересна роль философии. Потому что философ постоянно стремится к уединению, к возвращению языка к статусу первого языка Адама в какой-то малой степени. Понятно, что между Адамом как тем, кто пришёл с первообразами, и Гегелем как вершиной классической человеческой философии – непереходимая пропасть. Ну уж как смог.

На фоне формирования матрицы, на фоне коллектива, обменивающегося веществом и энергией со средой, возникает острая проблемная попытка сделать снова язык инструментом мышления и зеркалом, в котором отражается Замысел. И отражение Замысла есть одновременно и отражение, и присутствие невидимого субъекта, то есть невидимого внутреннего свидетеля, которого нет способа и нет средств увидеть вне мышления, как глаз не может увидеть сам себя, помимо зеркала.

Поэтому экономика рождается из языка, освоенного обществом. А общество, как мы помним, есть фактор нечеловеческий, который всё время стремится к тому, чтобы стать судьбой, Роком, Бытием в конечном счёте и полностью узурпировать все человеческие элементы. И в результате в своей динамике общество, становясь Бытием без исключения, Роком, который исключает всё, кроме себя, губит язык. Коммуникация, которая сравнительно долгое время сохраняет на себе некие следы мышления, но при этом, естественно, становится всё более и более ситуативной. Потому что, напомню, что общение является всегда ситуативным.

Чистое общение – это перекрикивание соседа через улицу. И это абсолютная ситуативность. Эта ситуативность доходит до максимума, а потом переходит в посткоммуникацию. Современное общество, современное государство, современный аппарат входят в режим посткоммуникации, когда, собственно говоря, язык окончательно утрачивает связь с мышлением, а это означает, что и со смыслом. И любое высказывание, сохраняя, допустим, у «культурных» политиков, у «образованных» бюрократов грамматические правила и формальную гладкость, становится бессмысленным потоком слов, содержание которых невозможно держать в памяти, потому что в них не за что зацепиться. Это некие высказывания, которые представляют собой образец бюрократической белиберды.

Ну и просто обесценивается Замысел, обесцениваются те смыслы, которые ты нёс. В детстве мне ещё отец сказал: никогда не рассказывай никому свои мысли, потому что ты их обесценишь, и они сразу пропадут в своём значении для тебя же самого.

Конечно. Наш мир предельно диалектичен и там, как в Инь-Янь, нет до конца Инь без чёрной точки Янь, и наоборот. И общение является тоже не без позитива.

Вот Герцен об этом очень точно сказал в своей работе «Былое и думы». Когда он вспоминает общение с друзьями, с единомышленниками, он говорит, что очень часто ставили в упрёк им, что они всё время общаются, проводят время в каких-то студенческих пирушках, болтовне. «Но разве наше общение не было работой, разве наше общение не было тем самым действием, из которого родилось смысловое пространство, в котором мы теперь живём?» В какой-то степени это не лишено определённого смысла, потому что общение создаёт – по крайней мере, в оппозиции господствующей, доминирующей матрице (общение интеллектуалов своего времени типа Герцена), – анклавы смысла, анклавы духовного присутствия…

Ну я говорю это как некий диалектический штрих, который, тем не менее, не мешает в методологических интересах жёстко противопоставить мышление и общение как два полюса языка, противоречащих друг другу, взаимоисключающих и борющихся на человеческой площадке. И именно из языка как средства общения рождается экономика, которая развивает свои производительные силы через предварительное изменение матрицы. Собственно