Бегом на шпильках - Анна Макстед

— С тобой все в порядке? — спрашивает Энди. — Я что-то не то сказал?

— Нет-нет. Все в порядке. Было очень мило. Просто я немного устала, вот и все.

— Да, конечно, — в его улыбке сквозит сомнение. — «Мило». Что ж, значит, ты сейчас домой? Могу подвезти, если хочешь.

— Нет-нет, спасибо. Я возьму такси.

Энди пожимает плечами и больше не предлагает меня подвезти.

Сижу в такси — мысли вперемешку. Чем больше я познаю себя, тем хуже. Взять хотя бы всю ту чушь насчет «самосознания», которой нас пичкают разные женские журналы! Даже не верится, насколько безответственными могут быть люди. Это же все равно, что прописывать водку страдающим бессонницей. Или алкоголизмом. Какая, интересно, мне будет польза от того, что я осознаю, что ненавижу тех, кого люблю?

Сглатываю и морщусь. Горло словно открытая рана. О да, еще один мой позор. Хочется испариться прямо тут. Откуда она взялась, эта изощренная новая привычка? Не могу отделаться от чувства, что своими поступками я поворачиваю эволюцию вспять. Мне жаль и не жаль одновременно. Да, был кратковременный всплеск, своего рода отсрочка. Дар пустоты перед тем, как вновь погрузиться в пучину вины и отвращения. Но блевать я больше не буду: все, хватит. Я не какая-нибудь там булимичка! У этих людей полностью отсутствует самоконтроль. А я просто организованная, одержимая маньячка. Практически готовая согласиться на работу в кулинарии: можно сказать, прямо на месте преступления! Хотя там я, по крайней мере, буду под наблюдением. Полагаю, это меньший риск, чем сидеть дома один на один с холодильником.

Не глядя, расплачиваюсь с водителем, бегом бегу в квартиру, запираю дверь, валюсь в кровать практически без чувств и моментально засыпаю.

Итак, первый день моей новой жизни. Сбросив одеяло, решаю для себя, что сегодняшнее утро — с его тусклым солнцем и легким морозцем — станет предвестником начала новой, совершенной меня. Отныне я встаю на стезю добродетели. Отвешиваю порцию шоколадных хлопьев в глубокую чашку, добавляю приличную дозу молока, высыпаю полную мерную ложку кофе в фильтровочный отсек «эспрессо»-кофеварки (подарок Энди по случаю переезда: он не мог выносить мой электрический кофейник и «жидкий как моча» кофе, который тот производит) и ставлю на плиту. Кстати, об Энди. Он как пес, роющийся в клумбе с розами в поисках застарелой кости.

Решительно выдыхаю через ноздри и стараюсь сосредоточиться на том, чтобы не подавиться, отправляя в рот — ложка за ложкой — сладкую, размокшую кашицу. Из ниоткуда вдруг всплывает воспоминание: Бабс, я и Саймон, мчащиеся по Брик-лейн после веселого вечера в компании Франни. Бабс вопит: «Я умираю с голоду!» — и тормозит у круглосуточной булочной. Саймон жадно заглатывает сэндвич с говядиной, солью и специями. Бабс откусывает от него же громадный кусок, не отрывая рук от руля… Естественно, я тогда не съела ничего, но именно сейчас мне почему-то вспомнились и тот остро-соленый запах говядины, и абсолютно одуревшая от восторга, упоенно чавкающая Бабс.

Я всегда презирала и одновременно завидовала людям, получающим от еды наслаждение, но сегодня я им просто завидую. Безусловно, пройдет немало времени прежде, чем я стану одной из них, но уже в эти выходные я намерена попытаться отнестись к еде как к лучшему другу.

Несмотря на благие намерения, меня, словно иголку к магниту, тянет к самым отвратительным воспоминаниям о вчерашнем вечере. Конечно, легко говорить, что тебя притягивает всякая гадость, если ты сидишь на мягком диване и на безопасном расстоянии от этих гнусностей. Автомобильные аварии, взрывающиеся бомбы, гибнущие дети — да, все это до ужаса трагично, но, тем не менее, извращенно захватывающе, поскольку погиб кто-то другой, а не ты. Как заявила когда-то моя мама: «Когда слышишь об очередной авиакатастрофе, первое, что приходит на ум: „Отлично, одной опасностью меньше“. Ведь подобные вещи не случаются массово». Увы, именно такой роскоши я сейчас лишена. Говоря языком метафоры, у меня оторваны обе ноги.

И все же. Это Энди довел меня до такого состояния. Человек, которому неведомо значение слова «границы». В этом они с Тони абсолютно одинаковы. Однако я не должна быть к нему чересчур суровой. Он всего лишь хотел помочь. Правда, продемонстрировал при этом пугающие черты благодетеля. Теперь мне известно, что, стремясь изгнать демонов из других, мы желаем лишь утихомирить своих собственных, но в то же время я понимаю, что Энди вел себя как солдафон исключительно из добрых побуждений. К тому же далеко не все, что он вытащил на поверхность, оказалось таким уж плохим. По крайней мере, я могу утешиться хотя бы тем, что Тони не обзывал меня Аланом.

Я улыбаюсь: отчасти потому, что покончила с тоскливым паломничеством под названием «завтрак», а отчасти — потому, что живо представила себе реакцию двенадцатилетней Бабс на Алана. От такого имени можно с ума сойти — даже если ты парень. Должно быть, Энди гораздо храбрее, чем я думала: насколько мне помнится, ее хук справа уже тогда был беспощадным. Я снова улыбаюсь, но вдруг замираю, припомнив главное. Бабс заслуживает того, чтобы узнать всю правду. Сегодня же позвоню ей. Нет, не сейчас, сейчас еще только 10:25, они наверняка покупают новый диван или выбирают имена для своих будущих детишек, или чем там еще обычно занимаются женатики. Отрываю от пачки желтый листочек, пишу заглавными буквами: «ПОЗВОНИТЬ БАБС, ПРИЗНАТЬСЯ» и наклеиваю на стену, рядом с телефоном. Вот так. Следующие тридцать секунд я греюсь в золотистых лучах добродетели. А затем вспоминаю, что они в Праге, — и лучи тут же блекнут. Придется подождать. Что ж. Пока суд да дело, позвоню-ка я Джеки и приму ее предложение. После шестого гудка до меня доходит, что миссис Эдвардс сейчас как раз на работе. Уже практически кладу трубку, когда раздается сонное и сиплое: «Алло?»

— О господи, Энди, привет, это Натали! Прости, я тебя разбудила, да? Э-э, извини за вчерашний вечер.

— За что?

— Ладно, не бери в голову, слушай, давай я перезвоню попозже… Вообще-то я хотела поговорить с твоей мамой насчет работы, но она, наверное, как раз сейчас в кулинарии.

— Я могу ей переда-а-а-а-ать! — стонет он. Я даже пугаюсь, но тут же догадываюсь, что Энди просто зевает. — А-а-а-а! Извини. Я увижу ее вечером. Все, я уже не сплю… кхак!.. прости, поперхнулся!

Как правило, я не люблю участвовать в физиологических функциях, — точнее, отправлениях, — других людей. Когда-то давно в жизни Франни был период, когда она, месяц за месяцем, — простите за невольный каламбур, — без конца и с маниакальной навязчивостью твердила всем о своих месячных. Месячные такие, месячные сякие, сегодня устала (сильные месячные), дикая головная боль (сильные месячные), ужасные спазмы (сильные месячные), смертельная тошнота (сильные месячные). Она единственная из всех моих знакомых, у кого месячные приходили с регулярностью раз в неделю, и — можете считать меня женоненавистницей, но бесконечные блоки новостей с «Горячей линии месячной информации Франни» в конечном итоге начали вызывать тошноту у меня самой.