Третий рейх. Зарождение империи. 1920–1933 - Ричард Эванс

Некоторые отряды социал-демократов и их военизированного филиала, «Рейхсбаннера», были готовы действовать, немногие смогли собрать оружие и боеприпасы, а остальные устроили демонстрации 30 января и на следующий день. Руководители социал-демократов и профсоюзов собрались в Берлине 21 января, чтобы спланировать всеобщую национальную забастовку. Но пока местные организации ждали, национальное руководство находилось в замешательстве, осознавая сложности организации забастовки посередине самого серьезного кризиса безработицы, с которым когда-либо сталкивалась страна. Профсоюзы опасались, что нацистские штурмовики захватят заводы в такой ситуации. И как могла партия оправдать незаконные действия для защиты законности? «Социал-демократы и весь Железный фронт, — провозглашала партийная ежедневная газета „Вперед“ 30 января 1933 г., — твердо стоят на позициях конституционного права и законности в отношении данного правительства и его угрозы проведения путча. Мы не станем первыми, кто сойдет с этой позиции». В следующие недели произошло несколько не связанных друг с другом событий. Тысячи социалистов организовали съезд в берлинском парке 7 февраля, а 19 февраля собрание из 15 000 рабочих в Любеке приветствовало освобождение из-под стражи лидера местных социал-демократов Юлиуса Лебера после короткой всеобщей забастовки в городе. Но из центра не поступало никаких указаний относительно общей политики сопротивления[765].

С каждым днем поддерживаемый государством террор против социал-демократов становился все сильнее. К началу февраля 1933 г. местные и региональные власти под давлением Вильгельма Фрика, нацистского имперского министра внутренних дел в Берлине, и его прусского коллеги Германа Геринга уже начали по разным поводам налагать запреты на социал-демократические газеты. Что характерно, реакцией социал-демократов стало возбуждение судебных дел в имперском суде Лейпцига с целью заставить Фрика и Геринга разрешить публикацию газет, и эта тактика имела определенный успех[766]. Однако к концу месяца банды коричневых рубашек начали срывать социал-демократические митинги, избивать ораторов и их слушателей. 24 февраля Альберт Гржезински, социал-демократ, занимавший ранее пост прусского министра внутренних дел, жаловался, что «несколько моих митингов были сорваны, а многих из присутствовавших пришлось увозить с серьезными травмами». Исполнительный комитет партии отреагировал, резко сократив число митингов, чтобы избежать дальнейших жертв. Какой бы ни была защита полиции, предоставляемая на митингах до 30 января, по приказу министерства внутренних дел она была полностью отменена[767]. Теперь нацисты могли избивать и убивать коммунистов и социал-демократов безнаказанно. 5 февраля 1933 г. произошел особенно шокирующий случай, когда молодой нацист застрелил мэра Штасфурта, бывшего членом социал-демократической партии. Несколько дней спустя, когда официальный ежедневник социал-демократов «Вперед» осудил убийство одного коммуниста штурмовиками в ходе уличной драки в Айслебене, начальник полиции Берлина запретил газету на неделю.

В течение нескольких месяцев после переворота Папена 20 июля 1932 г. перспективы рабочего восстания стали гораздо менее вероятными. Неспособность сопротивляться политике Папена только усугубила ощущение бессилия в рабочем движении, порожденное пассивной поддержкой Брюнинга со стороны социал-демократов и активной поддержкой Гинденбурга. Полиция и армия больше не пытались сохранить нейтралитет между военизированными группировками правых и левых. Воодушевленные консерваторами вроде Гугенберга и Зельдте, они решительно обратились к поддержке правых. В такой ситуации вооруженное восстание рабочего движения оказалось бы самоубийственным. Более того, несмотря на разнообразие местных инициатив, договоренности между рядовыми членами, а также формальные и неформальные связи на всех уровнях, социал-демократы и коммунисты все еще не были готовы объединить усилия в отчаянной защите демократии. А даже если бы им это удалось, их объединенные силы никак не могли соперничать по численности, вооружению и оснащению с армией, коричневыми рубашками, стальными шлемами и СС. И даже если бы попытка восстания была предпринята, несомненно, ее бы ждала такая же участь, что и рабочее восстание, осуществленное в Вене годом позже и направленное против переворота, в результате которого установилась «клерикально-фашистская» диктатура Энгельберта Дольфуса, когда хорошо оснащенные и вооруженные социалисты были раздавлены австрийской армией за считанные дни[768]. Меньше всего руководство немецких социал-демократов хотело проливать кровь рабочих, тем более в сотрудничестве с коммунистами, которые, по их справедливому предположению, безжалостно бы воспользовались любой сложной ситуацией в своих интересах[769]. Поэтому первые месяцы 1933 г. они строго придерживались правового подхода и избегали любых действий, которые могли спровоцировать нацистов на еще более жестокие меры против них.

В феврале 1933 г. Германия снова оказалась в центре избирательной лихорадки. Накануне выборов в рейхстаг партии вели яростные избирательные кампании, что было одним из условий Гитлера при принятии должности рейхсканцлера 30 января. Голосование должно было пройти 5 марта. Гитлер при всяком случае в ходе кампании провозглашал, что главным врагом нацистского движения был марксизм. «Я никогда, никогда не откажусь от своей цели уничтожить марксизм… Может быть только один победитель: либо марксизм, либо немецкий народ! И победит Германия!» Он, разумеется, имел в виду коммунистов и социал-демократов. Воинственная риторика Гитлера в обстоятельствах начала 1933 г. поощряла штурмовиков брать закон в свои руки. Однако эта агрессия была обращена далеко не только на левых, но и на всех других бывших или действующих сторонников веймарской демократии. 10 февраля 1933 г. он сказал, что движение будет «нетерпимо к любому, кто согрешит против нации»[770]. «Я повторяю, — говорил Гитлер 15 февраля, — что наша борьба против марксизма будет безжалостной, и любое движение, ставшее союзником марксизма, будет уничтожено вместе с ним»[771].

Эта угроза была высказана в Штутгарте в речи, посвященной яростной критике президента земли Вюртемберг, Ойгена Больца, который заявил, что новое правительство рейха является врагом свободы. Больц, утверждал Гитлер, не предпринял никаких шагов, чтобы защитить свободу нацистской партии, когда та подвергалась гонениям в его земле в 1920-х. Он продолжал:

Те, кто ни разу не упоминал о нашей свободе за четырнадцать лет, не имеют права говорить о ней сегодня. Как канцлеру мне достаточно просто опираться на закон о защите государства, такой же, который в свое время они приняли для зашиты республики, и тогда они поймут, что не все, что они называли свободой, достойно носить это имя[772].

Центристская партия, как и коммунисты и социал-демократы, относительно не пострадала от выборных успехов нацистов, поэтому она стала еще одной главной мишенью для запугивания в избирательной кампании. В скором времени она начала испытывать влияние государственного террора так же, как и социал-демократы. Уже в середине февраля двадцать газет центристской партии были запрещены за критику нового правительства, в ряде областей властями были запрещены публичные собрания, а также прокатилась волна отставок и отстранений госслужащих и управляющих, которые были членами центристской партии, включая начальника полиции Оберхаузена и министериаль-директора в прусском министерстве внутренних дел. Речь Генриха Брюнинга с осуждением этих отставок породила яростные нападения штурмовиков на выборные собрания Центристской партии в Вестфалии. Бывший рейхсминистр Адам Штегервальд был избит коричневыми рубашками на митинге центристской партии в Крефельде 2 февраля. Одна местная партийная газета за другой попадали под запрет или лишались своих офисов, которые разносились бесчинствующими бандами штурмовиков. Совершались нападения на местные отделения партии, изымались запасы избирательных листовок, и делали это не только люди из CA, но и политическая полиция. Епископы молились о мире, пока партия взывала к конституции и в патетическом исступлении, ясно показывавшем ее политическое банкротство, призывала электорат голосовать за восстановление давно дискредитированного правительства Брюнинга[773].

Гитлер притворился, что обеспокоен этими инцидентами, и 22 февраля, после того как центристская партия выступила с протестом против этих событий, заявил: «Провокационные элементы под личиной партии пытаются дискредитировать национал-социалистическое движение, нарушая и громя, в частности, собрания центристской партии. Я жду, — строго говорил он, — что все национал-социалисты отвернутся от этих провокаций со всей присущей им дисциплиной. Враг, которого предстоит победить 5 марта, — это марксизм!» Однако вместе с этим прозвучала угроза «заняться центром», если он поддержит марксизм на выборах, так что, учитывая яростную критику Больца Гитлером менее двух недель назад, было понятно, что насилие продолжится[774]. И пока коричневые рубашки разворачивали эту кампанию насилия на местах, Гитлер с лидерами нацистов в своих оговорках давали понять, что предстоящие выборы станут последними и что независимо от того, что произойдет, Гитлер не уйдет с поста канцлера. «Если мы однажды придем к власти, — говорил он в публичном обращении 17 октября 1931 г., — мы будем за нее держаться, и да поможет нам Бог. Мы не позволим им снова забрать ее у нас»[775]. Результаты выборов, заявил он в феврале 1933 г., не окажут влияния на программу его правительства. «Нас не отпугнет, если немецкий народ оставит нас в этот час. Мы будем делать то, что должно, чтобы защитить Германию от падения»[776].