Эволюция бога: Бог глазами Библии, Корана и науки - Райт Роберт

Среди этих религий лидировала египетская, существовавшая в нескольких вариантах. Вдобавок к основному Осирису имелся Осирис-мутант — Серапис. Несколько веков назад, после завоеваний Александра Македонского, греческие империалисты, желающие укрепить узы с египетскими подданными, объединили Осириса с греческим богом Аписом. Полученный гибрид назвали Осераписом, позднее сократив до Сераписа. В Римской империи Серапису поклонялись наряду с Исидой, которая, согласно египетской религии, приходилась Осирису и сестрой, и женой. К тому времени как Павел написал свои канонические послания христианам в Риме, Коринфе и Фессалониках, в этих городах уже существовали культы поклонения Исиде, Серапису или им обоим[888]. Чтобы христианство могло успешно конкурировать с ними, что оно и делало, оно должно было удовлетворять тем же психологическим потребностям, что и перечисленные культы.

Возрождение

Эти потребности не исчерпывались вопросом загробной жизни. Основной смысл духовного спасения в христианстве — спасение души от проклятия и вечных мук, в этот термин вкладывается более широкий смысл. Для многих христиан спасением было не только ожидание рая, но и земной опыт, ни с чем не сравнимое чувство освобождения. А то, от чего они освобождались, менялось: в его роли мог выступать просто страх адских мук после физической смерти, а могло и что-то еще, освободиться можно было от порабощающего влияния, например алкоголя, или от беспричинной тревоги и чувства вины. Само освобождение порой оказывалось эффективным. Для многих евангелических христиан вера неразрывно связана с моментом, когда они почувствовали себя «возродившимися» — вероятно, когда вышли вперед, чтобы на виду у всего собрания признать Христа своим Спасителем или во время последующего обряда крещения.

Пожалуй, нет ничего случайного в том, что религии, с которыми христианство конкурировало в годы своего становления, также подразумевали моменты преображающего освобождения. В II веке н. э. греческий писатель Луций Апулей описывал обряд инициации, который проводили приверженцы культа Исиды как «добровольную смерть и дарованное из милости спасение», способ «вторично родиться… и начать путь к спасению»[889].

Несмотря на художественный характер описаний, Апулей, по-видимому, обращается к своему опыту приверженца Исиды и Осириса, и приводит множество подробностей этого опыта возрождения. Вот рассказ о его первых попытках произнести молитву после многодневного ритуала, кульминацией которого должно было стать ощущение единства с Исидой:

Обливаясь слезами, голосом, прерываемым частыми рыданиями, глотая слова, я начал: «О святейшая, человеческого рода избавительница вечная, смертных постоянная заступница, что являешь себя несчастным в бедах нежной матерью… в жизненных бурях простираешь десницу спасительную, которой рока нерасторжимую пряжу распускаешь, ярость Судьбы смиряешь, зловещее светил течение укрощаешь… зажигаешь Солнце, управляешь Вселенной, попираешь Тартар»[890].

Обратите внимание, от какого множества напастей избавляет связь с Исидой: от угрозы ада, от всевозможных «жизненных бурь» и, в сущности, от первопричины несчастий; в те времена астрология была склонна к мрачному детерминизму, и религия могла процветать, пообещав людям избавление от судьбы, предсказанной им звездами. Отсюда и благодарность Исиде, которая «зловещее светил течение укрощает».

Вероятно, никогда не существовало религии, которая спасала людей от чего-то одного. И безусловно, в Древнем мире большинство религий, подобно этому культу Исиды, обращались к разным угрозам физическому и душевному благополучию.

Первородный грех

Среди всего прочего, от чего религии могли спасать людей, значится обременительное ощущение собственного нравственного несовершенства — ощущение греховности. По-видимому, грех был неотъемлемой частью идеи спасения в раннем христианстве. Павел отводил этой теме центральное место на переднем плане. «Как Иудеи, так и Еллины, все под грехом, как написано: „нет праведного ни одного“»[891].

И уж, конечно, Павел не праведник. «Я плотян, продан греху. Ибо не понимаю, что делаю; потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю… А потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю»[892].

Исследователи не пришли к единому мнению о том, самооценка ли это Павла или же он говорит о состоянии человека в общем. Так или иначе, этот отрывок скорее всего соответствует его личному опыту.

В сущности, понимание того, как Иисус может разрешить его проблемы с грехом, могло стать решающим фактором в интеллектуальном прозрении Павла — том самом, которое превратило его в ревностного организатора ранней церкви. У Павла вдруг сложилось понимание. Один человек, Адам, проявил слабость и привнес в мир грех, а значит, и смерть человеческому роду, а теперь другой человек, Иисус, проявил силу и своей смертью предложил избавление от греха и смерти. Во всем этом был знак любви. Бог, которому люди издавна приносили жертвы, так любил человечество, что пожертвовал своим сыном. Так история с печальным концом, история якобы о Мессии, который кончил свою жизнь на кресте, превратилась в убедительную весть о спасении и вечной жизни.

Но для того кто намерен основать религию, которая могла бы стать самым эффективным механизмом для вербовки во всей мировой истории, притягательная весть — это лишь полдела. Эта весть должна не просто привлекать людей, а заставлять их вести себя так, чтобы поддерживать религиозную организацию и развивать ее. Например, полезно дать такое определение греха, чтобы стремление избежать его способствовало сплоченности и росту церкви.

Это мастерски проделал Павел. Обратимся к списку грехов, избегать которых он предписывает галатам: «Дела плоти известны; они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, соблазны, ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное». Только два из перечисленных — идолослужение и волшебство — относятся к теологии. Все остальное — это в первую очередь повседневная социальная сплоченность. Последние два, пьянство и бесчинство, делают людей ненадежными и непродуктивными членами общества. Три первых, половые излишества, приводят к тому, что собрание раздирает ревность, создают угрозу бракам прихожан. Остальные — вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, соблазны, ереси, ненависть, убийства, — явно способствуют расколу, являются отступлением от идеала братолюбия, занимающего центральное место в стратегии Павла.

Насколько настоятельно Павел призывал галатов избегать этих грехов? Перечислив их, он заключает: «Предваряю вас, как и прежде предварял, что поступающие так Царствия Божия не наследуют»[893].

Эта формула действенна: если не ведешь праведную жизнь, помогающую укреплению церкви, значит, не получишь вечной жизни в грядущем Царстве Божьем на земле. После поправок, которые мы видели у Луки — не получишь вечной жизни в уже существующем Царстве Бога на небесах — эта формула стала как нельзя более эффективной.

Можно было бы назвать это явление «нравственно обусловленной загробной жизнью», так как она ставит нравственность в прямую зависимость от блаженства после смерти, а эта нравственность, в свою очередь, дает силу самой церкви. Христианство воспользовалось этим стимулом, чтобы распространить Бога Израиля далеко за пределы Израиля, на религиозном рынке Римской империи, где ему было суждено процветать. Появление нравственно обусловленной загробной жизни стало важным переломным моментом в истории религии.