Эволюция бога: Бог глазами Библии, Корана и науки - Райт Роберт

В сущности, понадобилась и вторая адаптация, прежде чем Стефан мог узреть такое видение. Один из образов этого ободряющего видения, Сын Человеческий, восседающий на небесах, обрел форму вскоре после казни на кресте, но как мы только что видели, то же самое нельзя сказать про идею, согласно которой преданные христиане в конце концов присоединятся к нему на небесах. Как и про идею, которую явно разделял Стефан — что воссоединение с Иисусом будет происходить вскоре после смерти. И действительно, молчание Павла по вопросу о состоянии умерших до грядущего воскресения свидетельствует о том, что мог бы дать традиционный ответ из Еврейской Библии: они будут ждать в шеоле, мрачной преисподней[875].

Небеса могут подождать

Прошло более десяти лет после служения Павла, прежде чем в христианской литературе стали появляться отчетливые упоминания о незамедлительной награде для праведников в загробной жизни. В Евангелии от Луки, написанном в 80–90 годах н. э., нам объясняют, что богобоязненный преступник, казненный на кресте рядом с Христом, в тот же день попадет вместе с ним в «рай»[876]. Кроме того, нам рассказывают о загробной жизни богача и бедняка. Богач, который умер, не покаявшись в грехах, попадает в ту часть преисподней, где «мучится в пламени». Нищий оказывается удачливее: компанию ему составляет Авраам — некоторые утверждают, что на небесах, но так или иначе, в какой-то более приветливой части загробного мира, там, где нищий «утешался»[877].

Некоторые библеисты считают, что понятие незамедлительной награды для умерших христиан восходит к самому Иисусу, ведь именно он упоминает о загробной жизни в этих двух фрагментах Евангелия от Луки[878]. Но ни один из них не найден в самом раннем из евангелий, у Марка, или в более раннем, чем у Луки, источнике Q. Исследователь середины XX века С. Дж. Ф. Брэндон почти наверняка прав, утверждая, что эта идея получила развитие и после Павла, и спустя долгое время после Иисуса. Это, как отмечал Брэндон, стержневая идея, отход от «преимущественно эсхатологической фигуры, которая готова осуществить катастрофическое вмешательство в космический процесс и собрать избранных для получения вечной награды». Ближе к концу I тысячелетия н. э. «Христа начали изображать как пребывающего в небесах посредника между Богом и людьми»[879].

Чем вызван этот сдвиг? Во-первых, по мере того как проходили десятилетия, а Царство Божье все не наступало, в кругах последователей Иисуса нарастала тревога за так и не воскреснувших мертвых. На некоторое время помогло уверение Павла в том, что недавно скончавшиеся друзья и родные верующих присоединятся к ним в Царстве. Но к моменту появления Евангелия от Луки, более чем через десять лет после смерти Павла, эти уверения потеряли убедительность. Теперь внимательный христианин беспокоился не только о том, воскреснут ли его умершие родные и друзья, но и о том, какой будет смерть до воскресения, ведь вероятность того, что данный христианин пополнит ряды родных и друзей еще до возвращения Христа, быстро возрастала. (Скорее всего, не случайно Лука, первый новозаветный автор, намеками высказавшийся о современном христианском рае, также является первым автором Нового Завета, который слегка умерил надежды на грядущее Царство Божье. Это Царство, по утверждению Луки, «не придет… приметным образом… Царствие Божие внутрь вас есть».[880])

ПО МЕРЕ ТОГО КАК ПРОХОДИЛИ ДЕСЯТИЛЕТИЯ, А ЦАРСТВО БОЖЬЕ ВСЕ НЕ НАСТУПАЛО, В КРУГАХ ПОСЛЕДОВАТЕЛЕЙ ИИСУСА НАРАСТАЛА ТРЕВОГА ЗА ТАК И НЕ ВОСКРЕСНУВШИХ МЕРТВЫХ

Это еще один стержневой момент. Теперь отдачи от спасения не следовало ожидать при жизни, однако она могла появиться сразу после смерти — уже неплохо. Если бы не этот поворот христианского учения, оно утратило бы всякое правдоподобие, как только обнаружилось бы, что Царство Божье и не думает появляться на земле, а многочисленные поколения христиан умерли, так и не удостоившись награды. Но теперь, когда Царство Божье переместилось с земли на небеса, многие поколения христиан предположительно получили свою награду и живущие могли рассчитывать на нее, признав Христа своим Спасителем.

Зарубежные конкуренты

Почему стержневым моментом стало Евангелие от Луки, а не почти современное ему Евангелие от Матфея? Может быть, потому, что Евангелие от Луки — самое «языческое» из синоптических евангелий. Если Матфей зачастую пытается привлечь набожных евреев в ряды последователей Иисуса, подчеркивая совместимость его учения с традиционным иудаизмом, то Лука сосредотачивает внимание на «языческих» неофитах. И если он собирался конкурировать с языческими религиями, ему следовало позаботиться о том, чтобы христианство обладало их наиболее популярными функциями. И мы возвращаемся к Осирису, вратам блаженной загробной жизни[881].

Мы возвращаемся также к множеству других богов, потому что Осирис едва ли был единственным богом в Древнем Риме, обладавшим притягательностью такого рода. Хотя официальные боги римского государства не обещали блаженства после смерти, империю осаждали чужеземные культы, которые, заполняя вакуум, завоевывали последователей[882]. Эти религии спасения проходили под разными марками. Боги являлись не только из Египта, но и из Персии и Греции. В персидских культах души путешествовали между небесными телами и попадали в рай, в греческих им предлагали блаженство Аида — подземного царства, где некогда влачили жалкое существование самые заурядные души, а со временем появились заманчивые «подразделения»[883].

Хочу ли я сказать, что Лука заимствовал свой сценарий загробной жизни у конкурирующей религии? Если и да, то без особой уверенности. Но у желающих предъявить ему это обвинение доказательства найдутся.

Несомненно, фигурирующее у Луки предание о богаче и бедняке в Аиде имеет осирисовские оттенки. В те времена, когда создавалось Евангелие от Луки, по Римской империи ходила в письменном виде египетская притча о загробной жизни, точнее — о богаче и бедняке, которые умерли и попали в подземное царство. Оба предстали перед судом Осириса. Плохие поступки богача перевесили его же хорошие поступки, и ему достался менее желательный пост. (В притче объясняется: «ось двери» подземного мира «вставили ему в правый глаз и поворачивали в нем всякий раз, когда дверь открывалась или закрывалась». Понятно, что его «рот не закрывался от горьких жалоб».) Бедняк же, чьи хорошие дела перевесили плохие, должен был провести вечность в обществе «достойных душ», вблизи трона Осириса[884]. Вдобавок он получил одежду богача — «одеяние из царского полотна». (Богач в притче у Луки одевался в «порфиру и виссон».) Мораль: «К тому, кто добр на земле, будут добры и в Аменти (загробном мире), а со скверным там обойдутся скверно»[885].

Притча Луки о богаче и нищем не имеет, по-видимому прецедентов в ранней еврейской или христианской традиции[886]. Значит, действительно есть вероятность, что Лука читал или слышал египетскую притчу и адаптировал ее для христианского применения. Но правду мы, вероятно, никогда не узнаем, и в сущности, дело не в ней. А в том, что неважно, заимствовал Лука эту конкретную притчу из египетского наследия или нет, однако сам тезис — незамедлительное получение награды в загробной жизни — должен был откуда-то взяться, и наиболее вероятный источник — одна из религий, с которой христианство конкурировало на территории Римской империи[887].