Секретная миссия Рудольфа Гесса - Питер Пэдфилд

Ожидаемые известия не поступили и к концу обеда. Пинча взяли под арест, Гевель и Боденшатц получили приказ немедленно найти своих начальников, разъехавшихся на выходные по замкам. Риббентроп прибыл вскоре после обеда, Геринг — в 8.45 вечера, как следует из его дневника, или в 9 — как следует из дневника Гевеля. Далее Гевель пишет, что в зале между Гитлером, Риббентропом, Герингом и Борманом разгорелась жаркая дискуссия; "было много предположений". Естественно, этого и следовало ожидать. Из Великобритании по-прежнему не было ни слуху ни духу. Гесс находился под охраной в замке Бьюкенен как просто "важная личность", герцог Гамильтон все еще был на, пути к аэродрому Кидлингтон.

Вероятно, в результате этой дискуссии было решено послать за Альбрехтом Хаусхофером. Его мать, Марта, в своем дневнике не без опасения заметила:

"Вечерний звонок из Рейхсканцелярии, интересовавшийся номером телефона Альбрехта в Берлине, заставил нас призадуматься". Предыдущей ночью, 10–11 мая, то есть после вылета Гесса, в министерство иностранных дел в Берлине позвонил бывший ученик Альбрехта, Штамер, работник посольства в Мадриде, и просил передать ему [Альбрехту], что 12 мая в Академии наук в Мадриде должна состояться его лекция. Поскольку Альбрехт подрядил Штамера на задание установить канал с сэром Сэмюэлем Хором, это сообщение можно рассматривать как закодированный сигнал, означающий, что на это число назначена условленная встреча с Хором. Однако после войны Штамер говорил, что, услышав сообщение Рейтер о появлении Гесса в Англии, послал Альбрехту телеграмму с предупреждением.

Поскольку спустя два дня после этого никаких новостей не поступило, заявление Штамера, как и многих других причастных к делу с обеих сторон, следует считать фальсифицированным. Стоит вспомнить, что после войны Штамер составил записку, в которой говорилось, что за некоторое время до полета Гесса через шведское посольство в Мадриде он установил контакт с Хором, и что Альбрехт Хаусхофер и Хор пришли к обоюдному согласию, что отставка Гитлера и Черчилля является необходимой предпосылкой для мирных переговоров. В таком случае не исключена возможность, что Хор или кто-то еще в Мадриде, возможно, из шведского посольства, был осведомлен о состоявшемся в тот день вылете Гесса в Шотландию, и Штамер в самом деле телеграфировал Альбрехту, чтобы предупредить его о грозящей опасности. Это не более невероятно, чем история Альберта Хейла о "контакте с промышленными кругами" Бевина в сердце Берлина, пославшем сообщение о Гессе, особенно если Хор был осведомлен о мистификации "Комитета двойного креста".

Из дневниковых записей Марты Хаусхофер однозначно следует, что Альбрехт о вылете Гесса 10 мая ничего не ведал, хотя Карл Хаусхофер о готовившейся миссии в общих чертах знал. Во время одной из их последних совместных прогулок он пытался выяснить детали и отговорить Гесса от отчаянного шага, рассказав ему сон, в котором видел Гесса, проходящим через гобеленовые стены английских замков, как он выразился, и несущим мир двум великим нордическим народам. Гесс не поддался и в детали Хаусхофера не посвятил. 9 мая, когда Гесс заканчивал последние приготовления. Карл Хаусхофер сочинял ему письмо. В нем он просил за две семьи его знакомых, пострадавших от Нюрнбергских законов, принятых против неарийцев. Одно прошение касалось девушки, мать которой происходила из знатной баварской семьи, а отец был многократно награжденным австрийским офицером. Он имел примесь еврейской крови и застрелился, чтобы не помешать своим детям унаследовать его имущество. Теперь девушка хотела выйти замуж за арийца. Вторая касалась двух ребят, оставшихся в годы Империалистической войны сиротами и усыновленными промышленником, не подозревавшим, что со стороны матери они получили примесь еврейской крови. Теперь один из них хотел стать офицером и обручиться с девушкой, чистокровной арийкой.

Почему Альбрехт Хаусхофер не отреагировал на телеграмму Штамера из Мадрида, не ясно, как не вполне ясен и ее смысл. Но как только был установлен его берлинский номер телефона, он получил приказ вылететь на другой день, 12 мая, в Берхтесгаден. Он прибыл в понедельник до полудня. К этому времени Гитлер, вероятно, решил, что Гесс либо потерпел крушение, либо был сбит где-то над Британией. Альбрехта он не допрашивал, потому что знал, что в любом случае к полету Гесса он отношения не имел. Вместо этого он дал ему бумагу и ручку и велел составить отчет о своих британских связных и возможностях использовать их. Предположив, что Гесс потерпел неудачу, он решил воспользоваться умом его английского эксперта.

Альбрехт, не подозревавший о предприятии своего патрона, уселся писать. Сначала он перечислил англичан, которых знал "много лет по личному общению"; сюда входил бывший парламентский секретарь Невилля Чемберлена, лорд Данглас (так в оригинале) (ныне лорд Хоум), заместитель министра иностранных дел, Рэб Батлер, который "несмотря на многочисленные публичные заявления, не был сторонником Черчилля или Идена", и, конечно же, герцог Гамильтон. Он преувеличил близость внесенных в список людей ко двору, упомянув младшего брата Гамильтона, через жену и тещу связанного с королевой. Его теща была вдовствующей герцогиней Нортумберлендской и занимала при королевском дворе должность правительницы гардеробной, еще он ссылался на тесные контакты группы со старыми консерваторами, Стенли, Дерби и Асторами. "Молодой Астор… был парламентским секретарем бывшего министра внешних и внутренних дел, сэра Сэмюэля Хора, ныне посла Британии в Мадриде". Естественно, он понимал, что все эти личности Гитлеру в своем большинстве были знакомы и он хорошо осведомлен о их довоенном стремлении наладить отношения с Германией. Далее он описал свою попытку установить контакт с Гамильтоном, полагая, что Гитлер был полностью об этом информирован.

Что он не упомянул (в процессе дискуссии), так это свою попытку связаться через Штамера из посольства в Мадриде с Хором и о телеграмме Штамера, присланной ему в ночь с 10-го на 11-е. На основании сказанного можно предположить, что этот подход, хотя и был санкционирован Гессом, осуществлялся за его спиной в интересах консервативной оппозиции; если так, то он либо не поставил в известность фон Хасселля, либо фон Хасселль не написал об этом в своем дневнике, либо из этого ничего не получалось до той ночной телеграммы от Штамера. Стоит вспомнить, что в то же время с Хором пытался связаться Риббентроп, действовавший через своего агента Гардеманна и Хуана Бейгбедера.

Поскольку понедельник известий тоже не принес, страх Гитлера за Гесса перерос в уверенность, что произошло непоправимое. Тогда он распорядился, чтобы шеф печати, Дитрих, составил заявление. После многократных изменений, ибо дать разумное объяснение было не просто, в 8 часов вечера, то есть спустя 48 часов после старта Гесса, радиостанции Германии передали коммюнике: