Том 12. Преображение России - Сергей Сергеев-Ценский

— Надо сначала оглядеться, — сказал Шамов, а Леня спросил:

— Не все ведь печи забуряются сплошь?

— Ну еще бы, чтобы все сплошь.

— А как? По сериям?

— И не по сериям, а так… как вздумается… Какие забуряются, какие выдают.

— Значит, не печи виноваты, а люди?

— Ясное дело, люди. Перепутали марки углей на ямах.

— Ну вот. Перепутали, только и всего. Настрочить их, чтобы не путали, и все. Дело, значит, в общем поправимое.

И слегка шлепнул мокроволосого по плечу Карабашев, у которого шлепать по плечу кого угодно при разговоре было привычкой. Но мокроволосый и черный от угольной пыли вскрикнул, точно от оскорбления или от внезапной боли:

— Поправимое? Как это оно поправимое, ежели кадров нет?.. Так нельзя, товарищи. Заводы новые строим, а кадров нет. Кадры надо готовить!

— Насчет кадров это всем известно, — сказал Карабашев.

— Ага, известно?.. Почему же тогда кадров нет? Вот и бейся теперь, как сукин сын.

И он блеснул на Карабашева злыми глазами, красными от огня печей, как у кролика, и метнулся в сумерки.

— Кто-нибудь из завкома? — спросил о нем Шамова Леня, но в это время тот заметил в стороне Сенько и окликнул его.

— А-а, послал все-таки вас! — сказал Сенько с подходу. — А кричал, как последний дурак… А у нас еще пять печей забурилось… вот сейчас эту печь толкают, смотрите. Должна пойти.

С противоположной стороны печей донесся глухой удар коксовыталкивателя в ту печь, около которой героически работали ударники с кочергами, и Сенько крикнул радостно:

— Пошла, пошла!.. Идет!

Масса раскаленного кокса медленно и с перебоями, в несколько ударов тарана, выползла наружу; огненный столб высоко всколыхнулся над рампой и осел миллионом ярких искр.

— Од-на-ко, какой тугой ход пирога, — качнул головой Леня. — Почему это, а? Может, под у печей зашлаковался?

— Вообще нам бы, братцы, надо поговорить с директором, — сказал Шамов, но Сенько, все еще бывший под впечатлением удачи с этой печью, отозвался почти весело:

— Нет уж, с кем, с кем, а с директором не советую. Будет кричать на вас не хуже, чем ваш Лапин на меня. Он уж у двух телефонов трубки оборвал. Сейчас только в одной дежурной телефон работает.

— Под, под печной не зашлакован, я спрашиваю? — взял его за руку Леня.

— Насчет под точно не скажу, а насчет стен говорил мастер Глазов, что есть местами настыли, а местами будто разъединения.

— Ну вот! Чего ж вы еще хотите? Ясно, что печи ошлаковались, — сказал Леня с торжеством в голосе, но Сенько остановил его:

— Это большого значения не имеет. Ну, был бы только затрудненный выход, а не так, чтобы даже на сантиметр не подвинулось. Забурение, да еще сразу стольких печей.

— Вот черт, — ударил его по плечу Карабашев. — Раз вы тут все лучше нашего знаете, зачем было к нам и обращаться?

— Да вы-то что? Вы — зелень! Я думал, Геннадий нам что-нибудь скажет или хотя бы Голубинский… Ну, мне некогда, надо идти пробу новых углей брать… Пока!

И Сенько скоро растворился в сумерках, подчерненных вьющеюся угольной пылью и припудренных колючей крупою. А они трое пошли было в другую сторону, но столкнулись с молодым инженером-химиком Одудом, которого знали еще по институту.

— Паршивое дело, — сказал Одуд. — Я не коксовик хотя, но-о… так же нельзя, товарищи. Рабочие привыкли сдавать печи другой очереди за полчаса до смены, но знаете, как у них это проходит? Пока напишут акт о сдаче, пока подпишутся, пока позубоскалят перед банькой, а тут как раз выдача кокса подходит. И при ком же она пройдет? При новых рабочих, при которых печи не загружались. Выходит, что с них нечего и спрашивать. Надо поставить дело так, чтобы смена за свои печи отвечала… А то что же это такое? Скоро в нашем цехе нечего будет делать: приток газов срывается… кажется, газа скоро и на коксовые печи хватать не будет… А это уж значит — консервация.

— Но ведь сплошного забурения печей нет, — остановил его Леня.

Одуд потянул его за пуговицу пальто, нетерпеливо продолжая:

— Э-э, нет… Нет сегодня — это еще не значит, что не будет завтра. У тебя есть гарантия, что справятся с этим делом завтра? Нет? И у меня нет. В нашем цехе, что же, только газ давай, а здесь черт знает какая неразбериха.

И еще несколько человек говорили с ними так же вот, с налета — пять-шесть слов, признаваясь, что не знают, как и за что взяться.

— Сумятица полная! Люди мечутся бессистемно, — встревоженно сказал Шамов.

— Геннадию надо передать, чтобы сам сюда ехал, — решил Карабашев.

— И если можно будет сегодня его поймать, то чтобы сегодня же приехал. Хотя я не знаю, чем он тут может помочь, — задумался Леня. — Ясно, что завод не освоен. И верно, что кадров нет. А где их взять?.. И почему все-таки вон те греются у бетонной стены? Что там за баня такая? Пойдем посмотрим.

Действительно, грелись у стены угольного резерва рабочие, выгружавшие из вагонов уголь и подвозившие его в вагонетках к угольным ямам.

Подошли все трое к стене, попробовали — теплая.

— А не началось ли и тут коксование углей по старинному способу? — сказал Леня, глядя на одного из рабочих. Тот принял это за вопрос к нему и ответил недовольно!

— Мы по коксу несведущие, мы — грузчики.

— Ясно, что у них тут уголь горит, — забеспокоился Леня. — Надо сказать кому-нибудь, а то ведь это уж совсем черт знает что.

— Неужели ты думаешь, что они сами этого не знают? — удивился Карабашев.

— А если знают, то отчего же…

— Ты же видишь, что вообще прорыв, и неизвестно, куда сначала кидаться.

— Вот дальше стена холодная, — сказал, отойдя, Шамов. — Значит, в одном месте только… Как-нибудь думают ликвидировать. Завтра, должно быть.

— Холодно, черт! Будем считать свою вылазку законченной, — решил Карабашев и зашагал к выходу.

Они ушли с завода, сговариваясь о том, кому из трех и в каких именно выражениях надо будет «напеть Геннадию» о том, что так по-чиновничьи относиться к аварии на заводе, как он отнесся, нельзя, что туда надо ехать ему самому и наладить дело, если только он в состоянии его наладить.

Но на другой день в институте они услышали, что на заводе уже не авария, а катастрофа: горит угольный резерв.

Так как доступа к горящим участкам иного и быть не могло, как только через крышу, то крышу из гофрированного железа наскоро подняли ломами, и по лестнице взбирались туда наверх рабочие с лопатами. При стоградусной жаре, обдаваемые водою из брандспойтов, дыша вредными газами, продуктами сухой перегонки, рабочие выбрасывали горящий уголь лопатами вниз, а отсюда, из-под стены, другие раскидывали его по двору. Иные из рабочих там, на крыше, теряли сознание, отравленные газами и охваченные жарой; таких сволакивали вниз, а на их место лезли по лестнице новые.

А печи продолжали забуряться. Между тем неуклонно, маршрут за маршрутом, подвозился и подвозился уголь из Донбасса, и требовалась немедленная его разгрузка.

Ни одному из трех аспирантов не пришлось ничего передавать Лапину о своих впечатлениях, так как с раннего утра и он и его неизменный ассистент Голубинский были вызваны на завод и в свою очередь вызвали своих лаборантов и остальных студентов на помощь заводу.

Наблюдая Лапина на заводе, Леня видел, что по существу он тоже мало знал, как надо помочь делу, но зычный голос его раздавался то здесь, то там вполне начальственно.

С пожаром на угольном складе справились к концу дня, но печи все-таки продолжали забуряться, несмотря на присутствие Лапина и Голубинского и уполномоченного Коксостроя.

В заводской лаборатории, вместе с Сенько, Шамовым, Карабашевым, одну за другой производя пробы угля на коксуемость теми приемами, какие были тут приняты, Леня к вечеру говорил устало, но убежденно:

— Все это ни к черту. Мы идем вслепую. Даже и то, что забуряются не все печи, приходится приписать только счастливой случайности.

— Каков! — кивал на него Шамову Сенько. — «Счастливой случайности»… А марки углей выработаны опытом или с неба свалились готовые?

Но Леня горячо отозвался на это:

— Все готовые и опытные марки ваши надо послать к черту. Для быстроходных новых печей они не годятся, ясно… А вот как составлять шихту для этих печей — это, конечно, вопрос.

Этот вопрос скоро стал вопросом не одного только здешнего завода. Коксострою стало ясно, что виноваты в этом не печи.

Чтобы изучить как следует наши угли, решили создать в институте кафедру коксохимии, а при кафедре устроить коксовую станцию для практики студентов.

В институте шутили, что Леня Слесарев накинулся на это новое дело, коксовую станцию, «как чертовски голодный волк на вполне беззащитную овцу».