Зеркало Мерлина - Андрэ Нортон

— Талахасси!

Ее имя донеслось с лестничного проема позади и эхом прокатилось по пустоте. Доктор Джо! Слишком поздно, слишком поздно. Для чего слишком поздно? — тупо спрашивала та часть ее мозга, которая еще могла что-то спрашивать.

Снова загрохотал гром, и сквозь его грохот послышалось что-то еще, и это что-то пульсировало даже после того, как, гром замер.

Барабаны, призыв барабанов. Талахасси зажала уши, но не смогла избавиться от требовательных звуков. Теперь к барабанному бою прибавился звон, словно металл ударялся о металл. И она снова узнала — это систрум храмовых жриц. Древнего Египта привлекает внимание древних богов.

Она сошла с ума!

Нет, она не сумасшедшая. Надо собраться с силами. Всему этому есть какое-то логическое объяснение. Оно должно быть! Она не может управлять своим телом. Какая-то сила ведет ее, направляет неизвестно куда. Но ее разум пока свободен.

Сила, неизвестно кому принадлежащая, направила ее к двери в третью, последнюю комнату. Там горел свет, но не обычный, электрический. Луч, выходивший из витрины, освещал комнату. Источник этого света не удивил ее — прозрачная головка жезла власти пылала тем же огнем, только, может, чуть слабее, что и плывущий впереди нее анк.

Затем анк остановился и повис в воздухе, словно девушка сама держала его на уровне груди. Принуждение изменилось. Ей было дано новое повеление, и она не могла противиться, как не противилась беззвучному приказу, приведшему ее сюда.

Чужая воля заставила ее протянуть руки к замку витрины, но он не отпирался. Принуждение усилилось, стало чуть ли не физическим.

Чужая воля требовала освободить жезл. Но она не могла этого сделать, он был заперт, а ключа у нее не было. Она подчинялась приказам, но воля ее спорила с невидимым повелителем.

Из темноты донесся голос. У Талахасси появилась надежда, что доктор Хойс или Джо идут к ней на выручку, но затем она поняла, что язык, на котором с ней так страстно говорят, ей неизвестен. В ней бушевали ненависть и злоба, и эти чувства были так же сильны, как довлеющая над ней воля. Талахасси чувствовала, что эта воля исходила не от ПРИСУТСТВИЯ, которое привело ее сюда.

Контроль над ней посторонней силы немного ослаб. Когда чужая воля отступила, она поняла, что ярость, охватившая ее, относится к голосу, обратившемуся к ней. Если бы она и могла ему отвечать, она этого не сделала хотя бы из протеста.

Слова теперь произносились в ритме песни, и этот ритм подчеркивался гулом далеких барабанов. Талахасси больше не задумывалась над тем, что она слышит, что делает и откуда это появилось. Она съежилась перед витриной, где лежал светоносный жезл, и хотела отползти от этого места, потому что оно стало местом сражения — воля, приведшая ее сюда, теперь встретилась с другой, вступила с ней в бой.

Талахасси внезапно кто-то схватил и с силой швырнул на витрину. Она закричала и закрыла лицо руками, боясь, что стекло порежет ее. Хотя она больно ушиблась, удар был недостаточно силен, чтобы разбить витрину.

Она отступила и снова ввязалась в борьбу с невидимым противником.

Теперь уже пел не один голос, а много голосов. Она вцепилась в витрину, чтобы не упасть. У девушки закружилась голова, к горлу подступила тошнота, когда вихри, природу которых она не знала, завертелись в сумасшедшем водовороте вокруг нее. Анк вылетел из-за ее плеча и остановился прямо перед витриной.

Широко раскрыв глаза, Талахасси смотрела на поднимающийся сам по себе жезл. Он встал вертикально, подскочил вверх. Его пылающая головка стукнулась изнутри о стекло витрины, в то время как анк метнулся снаружи к той же самой точке.

Стекло разлетелось вдребезги, и освобожденный жезл взвился в воздух. Призраки закружились вокруг него в лихорадочном танце, когда он упал на пол. Анк парил над ним, как бы пытаясь подтолкнуть жезл к дальнейшим усилиям.

Девушка увидела не руку, управляющую всем этим движением, а тень ее, едва заметные очертания ладони были в призрачном свете анка. Талахасси была уверена: прозрачная рука дотянулась до жезла, он увернулся, вырвался, пополз, как змея.

Снова чужая воля завладела Талахасси, закружила ее и злобно толкнула к извивающемуся по полу жезлу. Анк плыл над ней, как будто хотел осветить что-то, чего она не видела.

Он парил и лучился над нею, пока чужая воля заставляла ее повиноваться странным приказам. Она должна была взять жезл в руки — этот приказ теперь был ей ясен, он заполнял ее всю.

Талахасси снова услышала зов и смутно осознала, что пение прекратилось. Анк отлетел от нее, заскользил по воздуху и повис в углу комнаты, куда двигался жезл и, спотыкаясь, шла Талахасси. С тех пор, как чужая воля двигала ею, она стала неуклюжей, медлительной, может, потому, что пыталась разрушить власть над собой.

Но воля была неумолима в своей горячей ненависти. И эта ненависть была направлена не на Талахасси — инструменту, которым надо пользоваться, а в основном на старого и, видимо, непримиримого врага. Девушка увидела, что жезл остановился.

Призрачная тень прошла через пламя, выходящее из головки жезла. Но воля по-прежнему толкала к нему Талахасси. Она заторопилась и почувствовала, как ее рука схватила конец жезла как раз тогда, когда он хотел подняться вверх. Талахасси держала его, как ей приказывали, как ее заставляли. Призрак сжал руку, если это была рука, но в ней не было силы удержать жезл. Анк опустился и коснулся пылавшей верхушки жезла.

Это было похоже на взрыв. Свет, удар, боль и такой грохот, что Талахасси оглохла. Она почувствовала, что ее закрутило и бросило в пустоту небытия. Чье-то ПРИСУТСТВИЕ, которое она все время ощущала, осталось где-то позади. Ее руки держали теперь жезл не по его приказу, а для спасения жизни. Она твердо знала, что если выпустит его, это будет означать смерть — смерть совершенно неестественную, страшную и непонятную, никем еще не изведанную.

Талахасси собрала оставшиеся силы. Вокруг не было ничего — полное небытие, разрывающее здравый смысл. Держать… Держаться!

Затем небытие сомкнулось над ней в ужасном вращении и наступила абсолютная темнота. Она потеряла сознание.

Было жарко, как будто Талахасси лежала в печи и дышала ее удушливым зноем. Она попыталась отодвинуться от этого жара, еще ничего не понимая, и открыла глаза.

Над ней сияло яркое, ослепляющее солнце. Вскрикнув, Талахасси прикрыла глаза руками. Она лежала на солнцепеке… Где? Мысли текли медленно, с трудом освобождаясь от оцепенения, оставшегося после пережитого.

Она больно стукнулась локтями о твердую поверхность, на которой лежала, села и оглянулась вокруг.