Австро-Венгерская империя - Ярослав Шимов

Именно здесь Берлин совершил роковую ошибку, недооценив решимость России (а позднее и Британии) воевать. Тем не менее было и рациональное зерно в рассуждениях германского императора, советовавшего Вене не медлить с нападением на Сербию. Как отмечает чешский историк Алеш Скрживан, «если бы… габсбургская монархия нанесла удар по Сербии сразу же после покушения, когда общественное мнение и европейские правительства еще находились под сильным впечатлением от террористического акта, для парижского и лондонского кабинетов было бы по меньшей мере весьма затруднительно настаивать на вступлении своих стран в войну на стороне России – если бы последняя решила поддержать своего балканского клиента силой оружия. Иными словами, в случае быстрых действий со стороны Австро-Венгрии можно было предполагать, хоть и без большой уверенности, что война останется локальной, без участия России…». Именно стремление к быстрой локальной войне, в которой Сербия будет разгромлена еще раньше, чем придет в движение «русский паровой каток», определяло действия венской «партии войны» в первые дни июльского кризиса.

Реализации этих намерений помешал ряд обстоятельств. Конраду, Берхтольду и их единомышленникам не удалось сразу привлечь на свою сторону премьер-министра Венгрии графа Тису, который не считал неизбежным военное разрешение конфликта с Сербией. «Тиса ясно сознавал, что эта война ничего хорошего не сулит ни монархии, ни Венгрии… Победа привела бы к усилению централизаторских устремлений венской камарильи, радикальному нарушению дуалистического равновесия… Он, как и вся венгерская политическая элита, в собственных национальных интересах решительно противился любым новым территориальным приобретениям как для самой Венгрии, так и для Австрии… Граф Тиса категорически возражал против захвата сербских территорий»[137]. Действительно, полная или частичная аннексия Сербии принесла бы Габсбургам еще несколько миллионов славянских подданных, в большинстве своем нелояльных. Тем самым под и без того непрочное здание дуализма была бы подведена мощнейшая мина. Возможное же триалистическое решение (создание под скипетром Габсбургов югославянского королевства, равноправного с Венгрией и Австрией) было похоронено вместе с убитым наследником престола.

7 июля на совещании совета министров Австро-Венгрии граф Тиса решительно выступил против войны. Но уже спустя неделю он сдался: 14 июля вместе с остальными членами совета премьер-министр Венгрии поддержал предложение предъявить Сербии ультиматум, составленный в самых жестких выражениях. На следующий день, выступая в нижней палате венгерского парламента, Тиса заявил, что война неизбежна. Очевидно, изменение его позиции было вызвано несколькими факторами. Среди них можно назвать полученные из Берлина заверения в верности Германии союзническому долгу (Тиса всегда отличался прогерманскими настроениями); позицию старого императора, склонявшегося к войне; аргументы одного из советников Тисы – графа Иштвана Буриана, считавшего, что если Австро-Венгрия не станет воевать с Сербией, это вызовет ощущение безнаказанности у Румынии, которая предъявит претензии на Трансильванию; наконец, усиление милитаристских настроений в Венгрии, где в пользу войны начали высказываться как деятели оппозиции, так и приверженцы самого Тисы.

Граф Иштван Тиса – венгерский политический деятель, премьер-министр Королевства Венгрия

Теперь осуществлению военных планов мешали другие обстоятельства. С некоторых пор значительной части личного состава вооруженных сил монархии – главным образом солдатам, призванным из сельской местности, – ежегодно в июле-августе предоставлялись отпуска, во время которых они могли помочь своим семьям в уборке урожая. Экономические преимущества этой меры были несомненны, однако обороноспособность монархии каждое лето оказывалась ослабленной. 1914 год не стал исключением, несмотря на то что сразу после сараевского убийства большая часть военнослужащих, имевших право на летние отпуска, еще находилась в своих подразделениях. Тем не менее отпуска отменены не были. В результате в середине июля Конраду фон Гетцендорфу доложили, что армейские корпуса, дислоцированные в Будапеште, Инсбруке, Граце, Аграме (Загребе), Кракове, Прессбурге (Братиславе) и Темешваре (Тимишоаре), не могут быть укомплектованы ранее 25 июля. Начать боевые действия против Сербии ранее этого срока монархия была не в состоянии.

Стремясь ввести в заблуждение страны Антанты, австро-венгерское руководство делало вид, что и не помышляет о военных приготовлениях. Многие военные, дипломаты и высшие чиновники демонстративно уехали в отпуска. Франц Иосиф находился на курорте в Бад-Ишле. (На другом австрийском курорте в это время проходил курс лечения сербский военачальник Радомир Путник, действительно обманутый показным спокойствием венских правящих кругов; позднее, когда началась война, старый император поступил с ним по-рыцарски, предоставив возможность спокойно вернуться на родину и встать во главе сербских войск.) Однако на Балльхаусплац кипела работа: здесь готовили такой ультиматум, согласиться с условиями которого и тем самым избежать войны Белград был бы не в состоянии. Один из сотрудников министерства иностранных дел вспоминал: «У меня было чувство, словно я нахожусь не в политическом ведомстве, а в мастерской художника. Должен был быть создан документ, призванный ошеломить мир…» 19 июля совет министров одобрил текст ноты. На следующий день она была разослана дипломатическим представительствам монархии за рубежом. Тогда же – когда документ уже находился в пути! – Берхтольд ознакомил с текстом императора. Франц Иосиф заявил, что нота составлена в слишком сильных выражениях, но ничего не возразил, когда министр коротко ответил ему: «Так было нужно». Вечером 20 июля австрийский посол в Сербии Гизль получил текст ультиматума, однако передать его сербскому правительству он должен был лишь 23-го. Здесь сыграло роль обстоятельство, благодаря которому развязка конфликта оказалась оттянута еще на несколько дней: продолжался визит президента Франции Пуанкаре в Россию, и в Вене не хотели, чтобы лидеры двух враждебных держав, узнав о демарше Австро-Венгрии, получили возможность без промедления выработать план совместных действий. Ультиматум нужно было вручить сербам уже после того, как Пуанкаре покинет Петербург.

«Господа, это не ультиматум, это вообще не дипломатический документ, а самый обыкновенный приказ по полку! Согласиться с такими требованиями не может ни одно государство на свете – война неизбежна!» Так заявил своим офицерам командир 88-го пехотного полка императорской и королевской армии граф Антон Берхтольд (родственник министра иностранных дел), ознакомившись с текстом ноты, который был накануне передан послом Гизлем правительству Сербии. В тот день, 24 июля 1914 года, это поняли все или почти все, кроме самых неисправимых оптимистов. Несколькими днями ранее, еще находясь в России, президент Франции Пуанкаре в разговоре с австрийским послом Сапари заявил, прозрачно намекая на Сербию и сараевское убийство, что «правительство страны не может нести ответственность за действия, которые планировались кем-то на ее территории». А затем без обиняков добавил, что «у Сербии есть друзья».

Ультиматум действительно почти не оставлял сербам пространства для маневра. Дунайская монархия сформулировала свои требования, в соответствии с которыми сербское правительство должно было, в частности: «…преследовать любые публикации…, общий тон которых направлен на подрыв территориальной целостности [австро-венгерской] монархии;…уволить с военной и административной службы всех лиц, виновных в ведении пропаганды против Австро-Венгрии, имена которых императорское и королевское правительство сообщит королевскому [сербскому] правительству…; согласиться с участием органов императорского и королевского правительства в преследовании на территории Сербии подрывного движения, направленного против целостности монархии». Последнее означало фактическую утрату Сербией значительной части своего суверенитета. Принять это условие белградское правительство не могло – но удивительно уже то, что оно согласилось почти со всеми остальными условиями.

Сербия явно не желала преждевременной войны – настолько, что когда текст ответа сербов, врученного послу Гизлю вечером 25 июля, стал известен Вильгельму II, тот с изумлением и видимым облегчением заметил: «Повода к войне больше нет». Кайзер советовал статс-секретарю министерства иностранных дел фон Ягову предложить австрийцам занять Белград (он находился в непосредственной близости от тогдашней границы) в качестве «города-заложника» и продолжать переговоры с сербами – но не воевать! Однако Вильгельм снова ошибся. Во-первых, оккупация габсбургской армией даже небольшого участка сербской территории уже означала бы войну. Во-вторых, в Вене хотели воевать, и отказ Белграда удовлетворить самое унизительное из требований монархии послужил австро-венгерскому руководству основанием для разрыва отношений и начала войны.