Австро-Венгерская империя - Ярослав Шимов

Благодаря этому фактору всеобщего взаимного недоверия и ощущению собственной изолированности логика действий Германии, России и Австро-Венгрии летом 1914 года оказалась удивительно схожей. И в Вене, и в Берлине, и в Петербурге очередному балканскому кризису придавали значение «последнего боя», решительного испытания своей страны на прочность. Соответствовали ли подобные представления действительности? В случае с Австро-Венгрией – скорее да, с Германией и Россией – скорее нет. Как уже отмечалось, для дунайской монархии статус великой державы и сохранение собственной, пусть и ограниченной, сферы влияния в Европе в значительной степени служили залогом внутренней стабильности и удержания государственного единства. Российская империя тоже не избежала межнациональных конфликтов (можно вспомнить хотя бы польскую и финскую проблемы), но их острота не шла ни в какое сравнение с конфликтами между народами Австро-Венгрии.

Здание российской государственности в 1914 году стояло на более прочной основе, чем монархия Габсбургов. Поэтому новый компромисс на Балканах, если бы Николай II решился пойти на него в 1914-м во имя сохранения мира, хоть и вызвал бы, наверное, правительственный кризис и националистическую истерику в Думе, но вряд ли привел бы к более серьезным последствиям. Ведь «на карту были поставлены жизненные интересы не России, а [габсбургской] монархии, для которой речь шла о целостности и самом ее существовании»[128]. Не говоря уже о том, что повод для защиты собственных интересов – убийство наследника престола – у Австро-Венгрии был более чем весомым. Мир в 1914 году был куда более выгоден для России, чем война. Утверждение известного журналиста и издателя Алексея Суворина, полагавшего, что Российская империя поднимется «только удачной войной с кем-нибудь, все равно с кем», являлось следствием заблуждения, к сожалению, разделявшегося значительной частью русской общественности. Сыграли свою роль и субъективные факторы: ни в России, ни в Австро-Венгрии не оказалось влиятельных политиков, склонных к компромиссу, который помог бы сохранить лицо обеим державам и спас Европу от катастрофы. Наиболее выдающиеся государственные деятели обеих империй, выступавшие против военных авантюр – Франц Фердинанд и Столыпин, – к тому времени ушли из жизни.

Вопрос о неготовности русской армии к Первой мировой войне достаточно подробно исследован. Приведем лишь основные факты, свидетельствующие о том, что поражения, которые потерпели русские войска на германском фронте в 1915–1917 годах, были, по сути дела, предопределены. С одной стороны, накануне войны русская армия, включая обученных резервистов, была крупнейшей в мире (5,6 млн человек против 4,9 млн у Германии, занимавшей второе место). В 1908–1914 годах Россия имела самые крупные среди великих держав военные расходы. С другой же стороны, стартовая позиция Российской империи в гонке вооружений, развернувшейся в первые годы XX века, оказалась гораздо хуже, чем у Германии и в какой-то степени даже у Австро-Венгрии. Неудачная война с Японией практически лишила Россию военного флота; о состоянии же армии генерал Поливанов, в то время помощник военного министра, говорил на закрытом заседании Государственной Думы в апреле 1912 года: «Не хватало почти половины комплекта обмундирования и снаряжения…винтовок, снарядов, обозов, шанцевого инструмента, госпитальных запасов; почти совсем не было… гаубиц, пулеметов, горной артиллерии, полевой, тяжелой артиллерии, искровых телеграфов, автомобилей… Скажу коротко: в 1908 году наша армия была небоеспособной». Хотя позднее ситуация заметно улучшилась, к 1914 году были исправлены далеко не все вопиющие недостатки. В частности, сохранялась острая нехватка артиллерии: к началу войны в составе русской пехотной дивизии были семь батарей полевой артиллерии, в германской же дивизии – 14. Так называемая «Большая программа перевооружения» была принята накануне войны, причем осуществить ее планировалось не ранее 1917 года.

Еще менее совершенным выглядело армейское командование и руководство военного ведомства во главе с коррумпированным министром Сухомлиновым, на котором лежит значительная доля вины за недостаточную подготовку русских войск к боевым действиям. Тем более авантюристическим выглядит решение Николая II и его правительства вступить в войну, которую, исходя хотя бы из чисто военных соображений, стоило оттянуть по меньшей мере на несколько лет. Это решение было продиктовано ложно истолкованными государственными интересами, соображениями престижа и чести, великодержавными и панславистскими настроениями русской политической и военной элиты. В ура-патриотическом хоре потонули голоса немногих здравомыслящих политиков. Одним из них был русский посол в Японии барон Розен. Вянваре 1914 года он говорил, выступая в Петербурге перед членами Государственного совета: «Уже два десятилетия Европа живет под режимом двух союзов, в которые две непримиримо враждебные державы (Франция и Германия. – Я. Ш.) сумели втянуть остальные большие державы… Единственный выход – либо в устранении этого коренного антагонизма, интересам России совершенно чуждого, либо в вооруженном столкновении, от которого России, всегда верной принятым на себя обязательствам, отклониться будет невозможно».

Сербия. Главная союзница России на Балканах, Сербия, вовсе не была «невинной овечкой», жертвой агрессивности и экспансионизма Габсбургов, как о том в августе 1914 года трубили русские и французские газеты. После дворцового переворота 1903 года и избавления от экономической и политической зависимости от Австро-Венгрии внешняя политика Белграда становилась все более энергичной и направленной на объединение всех южных славян под властью династии Карагеоргиевичей. «Идеалом [сербских националистов] была территория империи Стефана Душана, наиболее выдающегося сербского правителя средневековья. Националистов воодушевлял тот прогресс, которого Сербия добилась за последнее время. В результате балканских войн численность населения королевства выросла с 2,9 млн человек до 4,4 млн. Таким образом, несмотря на глубокое разочарование, вызванное аннексией Боснии и Герцеговины Габсбургами, страна достигла многого…»[129].

После того, как в результате балканских войн Турция была фактически вытеснена из Европы, а Болгария заметно ослаблена, основным противником Сербии стала Австро-Венгрия. Рассчитывать на осуществление великосербской мечты в результате стихийного распада государства Габсбургов в Белграде пока не могли: даже среди сербского населения монархии, несмотря на рост радикально-националистических настроений, вплоть до 1914 года преобладала лояльность по отношению к Габсбургам. Для этого имелись главным образом экономические причины: с материальной точки зрения сербам в Австро-Венгрии жилось лучше, чем в Сербии, которая оставалась одним из самых бедных государств Европы. Поэтому добиться своей стратегической цели белградское правительство могло только после военного поражения дунайской монархии. Нанести его Габсбургам в одиночку Карагеоргиевичи были не в состоянии, посему подключение главного сербского союзника, России, к конфликту с Австро-Венгрией являлось составной частью внешнеполитической стратегии Белграда. «Объективно, ей (Сербии. – Я. Ш.) такая война была больше необходима, чем монархии, только военное поражение последней открывало шансы на присоединение к Сербии населенных сербами, хорватами, словенцами земель Венгрии и Австрии»[130]. Всемерное укрепление союза с Россией, пропаганда великосербских и панславистских идей среди славянского населения Австро-Венгрии, перевооружение и интенсивная боевая подготовка сербской армии – все эти цели преследовала националистическая группировка «Народна одбрана», созданная в 1908 году. Ее членами были многие министры королевского правительства, деятели основных политических партий страны и почти вся сербская военная верхушка.

Наиболее радикальная часть военных создала позднее тайную организацию «Черная рука» («Объединение или смерть»), причастную к подготовке террористов, осуществивших сараевское убийство. Однако в 1913–1914 годах ситуация на сербской политической сцене складывалась не в пользу национал-радикалов. Деятельность «Черной руки» беспокоила принца-регента Александра, фактического главу государства при престарелом короле Петре, и премьер-министра Пашича, считавшего, что время для решающего столкновения с северным соседом еще не пришло. Даже соглашение о военно-политическом сотрудничестве с Россией, заключенное в январе 1914 года, не гарантировало сербам успех в возможной войне по целому ряду причин. К ним относились и недостаточная боеготовность сербской армии, и нестабильная политическая обстановка в самой Сербии, и, наконец, отсутствие у белградских политиков стопроцентной уверенности в том, что в случае очередного кризиса Россия не сделает выбор в пользу мира, как в 1909 году.