Василий Сталин. Сын «отца народов» - Борис Вадимович Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По всей вероятности, до Капитолины каким-то образом дошли показания, данные мужем на допросе 9-11 мая 1952 года. Тогда Василий, в частности, заявил, что «одной из побудительных причин» к строительству им олимпийского бассейна «явилась мастер спорта по плаванию моя сожительница Васильева Капитолина. Васильева меня подбивала на сооружение водного бассейна, и, желая угодить ей, а также рассчитывая популяризировать себя сооружением бассейна, я поставил перед собой задачу осуществить эту затею». И тогда же он показал, что Капитолина получала зарплату как тренер команды пловцов, «хотя в действительности она ничего в этой команде не делала». Подобные заявления генерал-лейтенанта, безусловно, не красят. Тем более что даже из его тюремных писем видно, что Васильева действительно трудилась на тренерском поприще. Василий наивно думал, что, переложив часть вины на Капитолину, облегчит свою участь. Но жена, как кажется, простила ему минутное малодушие. Во всяком случае, писателю Станиславу Грибанову Капитолина Георгиевна четверть века спустя после смерти Василия Иосифовича пыталась представить этот эпизод скорее в благоприятном для мужа свете: «Однажды я приехала в тюрьму очень уставшая — добираться было трудно. Прилегла на железную койку отдохнуть, а Василь сел рядом и стал говорить. Говорил он долго, я слушала не слишком внимательно, но запомнилось, что он просил, чтобы я не всякому верила, что мне будут передавать о нем… Потом только поняла: Василь наговорил на меня, показал на следствии специально в невыгодном свете, чтобы не таскали за его «дело». В действительности все было ровно наоборот. Того, что сообщил Василий на следствии, при желании хватило бы следователям, чтобы притянуть Капитолину к его делу. Однако к старости третья жена Василия Иосифовича стремилась несколько облагородить своего знаменитого мужа. В глубине души ведь понимала, что главная ее слава для потомков — не в чемпионских лаврах и не в рекордах, а в том, что была, пусть и без штампа в паспорте, но женой сына самого Сталина.
В том же письме — настоящий крик души Василия:
«Разве эти подлецы могут понять, что происходит тяжелейшая, труднейшая борьба за существование, за жизнь, за любовь. Разве поймут острословы, любители сенсаций, что не при всех обстоятельствах форма этой борьбы бывает благообразна. Мне сейчас наплевать на формы — важна суть (под этим утверждением наверняка подписался бы и его отец. — Б. С.).
Ты хотела «свободного Василия», и ты его получишь. А как это будет сделано — не все ли тебе равно?.. Твоя горячность подтверждает, что я верно поступил, взяв все только на себя. Мне не страшно мнение всех (как это пишет Светлана), я слишком хорошо узнал цену этому мнению, чтобы обращать на него внимание. Но мнение твое — для меня все… Светлана набросилась на меня, «взорвавшись», как она пишет, после твоего телефонного звонка. Дело ее — взрываться или не взрываться, но, по-видимому, ты немало способствовала накоплению гремучего вещества в ней для взрыва. Если ты считаешь, что правильно поступила, — дело твое.
Но, думаю, что надо было сначала приехать, окончательно все выяснить и только потом, может быть, и в более резкой и обличающей форме выступать.
Светлане и так досталась нелегкая жизнь. Силы ей очень и очень нужны, а тратить их на беспричинные «взрывы» не вижу смысла. Ее энергия пригодится на более существенные и полезные вещи. Суть в тебе, а не в Светлане, в наших взаимоотношениях. Нам решать.
Не следовало мне писать это письмо сейчас, надо было для пользы дела еще немного подождать, но ты вынудила меня поспешить. Чувствую, что ты в своем гневе беспричинном можешь залезть в такие дебри, из которых не выберешься. Думай, мать, решай… Слово и дело за тобой. Жду
Василь».
В переписке и встречах супругов наступил перерыв на несколько месяцев. Только 12 марта 57-го Василий получил от Капитолины письмо и тотчас ответил:
«Спасибо за письмо. Очень тронут, что ты не забываешь… Ты пишешь: «Я не пишу тебе, потому что ничего хорошего написать не в состоянии, а плохого сейчас у тебя самого хватает». Не со всем я могу согласиться. Неужели ты не понимаешь, что любое твое письмо дорого мне (видно, уже не понимала. — Б. С.)? Ведь в любом случае ты не чужая для меня. Как бы мы ни решили свою дальнейшую жизнь — вместе или порознь, — твоя боль будет моей болью, и всем, чем только могу, я буду помогать тебе».
Порадовала его приемная дочь, взявшая при получении паспорта отчество Васильевна. В связи с этим сын Сталина благодарил ее в письме к жене:
«Лина решила вопрос моей принадлежности к Васильевым и Васильевых ко мне. Спасибо ей за это решение, оно очень много для меня значит. Совсем другими глазами смотрю теперь я и на Лидушку (вероятно, сестру Капитолины. — Б. С.), этого замечательного друга, ибо то, что она сделала для меня, могла сделать только сестра. Как видишь, я очень крепко «овасильевился». Да это и не случайно, ибо все те лучшие мои дни, я подразумеваю семейные дни, были с вами, с Васильевыми. За одно то, чего виновником являешься ты, кроме благодарности к тебе, у меня ничего нет, не было и никогда не будет…»
Дни, проведенные вместе с Капитолиной, навсегда остались самыми счастливыми в жизни Василия. Но повториться тем дням было не суждено.
В тюрьме сын Сталина постепенно сдавал, хотя в письмах жене и дочери иной раз пытался бодриться, но это не очень получалось. Так, 22 марта 1957 года он утверждал:
«Да, я сравнительно не стар, хотя и крепко подношен. Лидуня мне такой комплимент закатила, что я даже подзазнался. Цитирую: «Вы, Василий Иосифович, выглядите молодцом!» Если бы она знала, сколько надо было нервов, чтобы выглядеть молодцом 3 часа, а потом на сутки свалиться. Да, молодец крепко смахивал на мокрую курицу. Но все же я рад, что еще могу в нужный момент держать себя так, как надо, и по мне не все заметно. Значит, еще держусь!»
А 29 марта, поздравляя Лину с совершеннолетием, подчеркивал:
«Страшно переживаю, что такое событие, как торжество и праздник, прошли без меня. Но все мои мысли и душа были с тобой, как всегда, так и особенно в этот день… Хозяюшка! Напиши, как
