Отвергнуть короля - Элизабет Чедвик

– Вы можете хоть раз сделать, что вам велено, не переча?

Щеки Махелт вспыхнули. Она хотела возразить, что не стала бы перечить, если бы кое-кто повел себя прилично. Но это вызовет бурную ссору насчет того, что прилично, а что нет, и она проиграет, ведь слово графа – закон. Плотно сжав губы, Махелт старательно присела в реверансе, вложив в него всю свою злость, и вылетела из комнаты. Она была так взвинчена, что ей нельзя было сразу идти к Иде. Хотелось оседлать свою кобылу и во весь опор поскакать через охотничий парк. Поскольку это было невозможно, Махелт вышла в сад и, к удивлению и испугу садовников, несколько минут выдергивала сорняки и швыряла их как можно дальше. Наконец, немного успокоившись, она отправилась к Иде, хотя ей пришлось на мгновение прислониться к двери и собраться с духом, прежде чем войти в комнату свекрови.

Графиня шила у огня. В последнее время она ничего другого не делала, разве что присматривала за внуками и рассказывала им истории. Ее покрытая старческими пятнами рука мелькала над тканью, натянутой на раму, – туда-сюда, быстрыми размеренными движениями.

Ида подняла глаза и заулыбалась, но при виде лица Махелт перестала шить. Улыбка ее увяла.

– Что-то случилось?

Махелт пересекла комнату, упала на колени перед Идой и рассказала новость, стараясь ее как-то смягчить, напирая на то, что Гуго в безопасности, а Ральф и Длинный Меч живы, хотя и в плену.

Все время, пока Махелт говорила, Ида не сводила с нее больших карих глаз.

– Нет… – прошептала она. – Только не мои мальчики, не мои малыши!

– Они в безопасности, гонец сказал, что они в безопасности. – Махелт приобняла свекровь. – Король поможет уплатить выкуп за графа Солсбери, а мы соберем серебро для Ральфа. Они скоро окажутся дома, вот увидите. Граф уже пишет письма. – По крайней мере, Махелт на это надеялась. – Я тоже напишу отцу. Он употребит все свое влияние.

Ида, пошатываясь, встала и подошла к ларцу с драгоценностями.

– Они мои, я могу их продать. – Она вынула пригоршню колец, брошей и пряжек с драгоценными камнями. – Я никогда их не ношу и отдала бы все, лишь бы мои сыновья благополучно вернулись домой. Когда думаю, что они в плену… в оковах… Это невыносимо! Я отдала бы всю кровь до капли, чтобы спасти моих мальчиков. Взяла бы все свое золото и драгоценности и вложила бы в руки тюремщиков, а потом на коленях молила бы их освободить сыновей. – Глаза Иды были полны горя. – Короли жестоки, – сказала она. – Мужчины часто тоже…

– Матушка… – Махелт бросилась к ней, протянув умоляюще руку, но Ида не подпустила ее.

– Нет, – сказала она. – Я не нуждаюсь в утешении, пока их нет дома.

Махелт закусила губу.

– Тогда что насчет Божественного утешения? Попросите Пресвятую Деву Марию о заступничестве. Она мать и, несомненно, прислушается.

Слезы заблестели в глазах Иды.

– Ты права, – признала она. – Пойдешь со мной в часовню?

– Конечно! – Махелт сняла плащ Иды с крючка и ласково укутала хрупкие плечи свекрови.

Когда женщины шли через двор, они увидели, как маленький Роджер и его брат с громкими воплями гоняются за птицами. Няня бранила мальчиков и, задрав юбки выше лодыжек, гналась за младшим, носившимся быстрее ветра. Ида сдержала рыдание, глядя на них.

– Мои сыновья, – снова с душевной мукой прошептала она. – Неважно, что они уже взрослые, в моей памяти они остались детьми.

Хотя день был теплым, Махелт задрожала и пожалела, что на ней нет плаща.

Через неделю Гуго вернулся из Пуату. Махелт спустилась во двор, чтобы вместе с другими домочадцами поприветствовать его, и была потрясена, увидев, как сильно он исхудал. Лошади после летней кампании были в плохом состоянии, у них торчали тазовые кости, а на боках проглядывали ребра. Хотя Гуго прибыл бодрой рысью, запала надолго не хватило. В войске недоставало людей и лошадей, в обозе были раненые и закончились припасы. Гуго спешился и по очереди пожал руки людям отца, прежде чем повернуться к Махелт. Она присела в реверансе, поднялась и, бросившись к мужу в объятия, крепко вцепилась в него. Мгновение он держался за нее, уткнувшись лицом в шею, затем отстранился и нежно и бережно обнял мать. Наблюдая за мужем, Махелт испытала всепоглощающий прилив любви, гордости и печали.

Ида цеплялась за Гуго, гладила по лицу и волосам, плакала и звала: «Сынок, сынок…» Махелт поняла, что для Иды Гуго олицетворяет жизнь и надежду, но в то же время обостряет ее муки, оттого что двое других не вернулись.

– Матушка, со мной все в порядке. – Гуго бережно отстранился от матери. – Я не был на севере. Ральф и Длинный Меч живы и здоровы. У меня с собой их письма. Вытрите слезы. Мы все в безопасности.

– Папа, папа! – Не в силах больше сдерживаться, маленький Роджер вырвался из рук няни и бросился к отцу. Гуго подхватил его, и сын немедленно воспользовался случаем и вскарабкался ему на шею. – У меня новый меч! Хочешь на него посмотреть? Ты поиграешь со мной?

Гуго хотел бы никогда больше не видеть мечей, но отказать не мог. В детстве он тоже воображал себя опытным воином, достойным настоящего меча. И когда наконец получил его, то упражнялся каждый день, пока не научился им жонглировать и вращать с такой скоростью, что рукоять и лезвие становились размытым пятном. Глупые цирковые трюки.

– Да, я с удовольствием взгляну на это чудо, – ответил Гуго, – но попозже, когда поговорю с дедушкой и с мамой.

Он спустил Роджера на землю, чтобы тот мог сбегать за мечом, и поднял маленького Гуго, который широко улыбался, ожидая своей очереди с терпением, несвойственным старшему брату. Гуго был рад оказаться дома, но объятия семьи и высокие стены Фрамлингема внушили ему чувство вины, что он здесь, а его братья нет.

Лежа на кровати, Гуго играл с младшим сыном. Роджер со своим новым деревянным мечом убежал играть с другими детьми, и на мгновение воцарился покой. Когда последняя из служанок закрыла за собой дверь, Махелт повернулась к мужу. Его волосы еще были влажными, но начинали подсыхать. На этот раз блох и вшей на нем не оказалось, равно как и пота с грязью. Теперь Гуго был чистым, и от него исходил слабый аромат розовой воды, смешивающийся с запахом сушеной лаванды от сундука, в котором хранились его чистая рубаха и чулки. Синевато-багровый рубец на его запястье привел Махелт в ужас. Она привыкла видеть подобные отметины на других мужчинах, но редко на близких. У ее отца шрамов почти не было, не считая старого белого рубца на бедре, полученного задолго до ее рождения. Но при виде следов войны на Гуго Махелт осознала, как легко она могла его потерять, и тогда Фрамлингем ожидала бы намного худшая новость.