Замуж за принца - Элизабет Блэквелл

Мы ускакали прочь, и я ни разу не оглянулась.

Все, кто рассказывает сказку о Спящей Красавице, оканчивают ее именно здесь, на том месте, где принцессу спасает поцелуй принца. Правда ли это? Некая принцесса была заточена в башню, и ее нашел принц. Но она не спала, и не его поцелуй вернул ее к жизни. Хотя вскоре состоялась королевская свадьба, надлежащим образом завершившая эту историю со счастливым концом, не принцесса стала той девушкой, которая произнесла брачные обеты. Принцесса исчезла в новое имя и новую жизнь. В ту, которую ей наконец-то удалось избрать самостоятельно.

Из служанок получаются не особенно привлекательные героини легенд, и если мою роль в истории Розы позабыли, мне нет до этого дела. Но мне не хотелось бы, чтобы миф затемнил тот урок, который заключен в истории ее жизни. Розу спасла любовь. Не увлечение, которое вспыхнуло в сердце впечатлительного юноши, увидевшего хорошенькую и беспомощную девушку, спящую на кровати. Нет, та любовь, о которой я говорю, это нечто гораздо более могущественное. Это любовь, возникшая между девушками, которые вместе взрослели и превращались в женщин, вместе смеялись и плакали. Нет силы, способной разрушить такую связь. Эта любовь удерживала меня у постели моей возлюбленной подруги, побуждая часами читать молитвы и удерживая ее среди живых. Это любовь матери и отца, которые, стремясь спасти жизнь дочери, остались глухи к ее мольбам. Это любовь мужчины, который рискнул всем, чтобы позволить своей возлюбленной начать жизнь с чистого листа.

И эта любовь настолько сильна, что побеждает даже смерть.

Эпилог

Верит ли мне Рэйми? Пока я рассказывала свою историю, глаза моей правнучки расширялись от изумления и страха. Но она могла счесть все это очередной сказкой, приукрашенной фантазией выжившей из ума старухи.

Я сказала ей, что Роза и Джоффри жили долго и счастливо. И это правда. Или почти правда. Потому что кто может утверждать, что девушка, дом которой у нее на глазах превратился в склеп, способна стать по-настоящему счастливой? Несмотря на все богатства и почести, она будет невольно бояться того, что в каждом темном углу таится смерть. В те первые ночи, которые мы провели за пределами замка, остановившись в доме престарелой родственницы принца Оуина, Роза посреди ночи с криками вскакивала с постели. Ее терзали те же кошмары, что и меня. Я крепко прижимала ее к себе, опасаясь, что ее хрупкое и ослабленное болезнью тельце может не выдержать таких бурных рыданий. Джоффри тоже был внимателен и заботлив. Каждый вечер за ужином он старался раздразнить ее аппетит, и я замечала, как он ласково проводит пальцем по ее щеке и нашептывает нежные словечки, когда полагает, что их никто не видит.

Приэлла вошла в свою новую роль, как будто родилась принцессой. Она наслаждалась каждым реверансом и каждым поклоном своих подданных. Если порой она проявляла неуверенность в вопросах этикета, ее колебания считали одним из последствий болезни, не усматривая в них ни малейшего повода для подозрений. А училась Приэлла очень быстро. Я не могу утверждать, что она с самого начала положила глаз на принца Оуина, но довольно быстро между ними возникло взаимопонимание, и я поняла, что он собирается просить ее руки. Без этого для юного принца, обожающего драматичные жесты, спасение принцессы было неполным.

Приэлла и Роза получили возможность начать все сначала, но меня путешествие в Гиратион приводило в ужас. Мне предстояло жить среди чужих людей в качестве вдовы рыцаря и терпеливо сносить пренебрежение знатных дам. Я спрашивала себя, как долго еще будет нуждаться во мне Роза. Ей предстояло обрести любящего мужа, а затем, с Божьего благословения, и детей. Она могла начать новую жизнь. Но у меня не было на все это ни сил, ни желания.

После всего, что я потеряла, и всего, что мне довелось увидеть, я мечтала о своем собственном доме. О месте, где мне были бы рады такой, какая я есть. Я очень любила Розу, но все равно тосковала по Маркусу.

Я ругала себя за такие мысли, основанием для которых стали несколько проведенных в его обществе минут. Его жена могла выжить во время эпидемии, что лишало меня возможности на него претендовать. Даже если он овдовел, это вовсе не означало, что ему хочется снова жениться. Но в тот день у него в саду я ощутила, что между нами вспыхнула какая-то искра. И этого ощущения оказалось достаточно, чтобы укрепить мою решимость. Слишком долго моя судьба находилась в руках других людей. На этот раз я поклялась пойти своим путем.

Я написала Маркусу письмо. Как трудно дались мне эти несколько строк! Еще ни один поэт не подбирал слова так тщательно. Я расспрашивала его о семье, как бы между прочим упомянув о том, что когда-нибудь я могла бы заехать к нему в гости. В целом у меня получилось вполне респектабельное послание, дружеское, но не развязное. Мне оставалось только надеяться, что он угадает мои вплетенные между вежливых строк желания.

Тот же посыльный, который отправился с моим письмом в путь на рассвете, к закату солнца вернулся с ответом. Маркус и в самом деле оплакивал утрату жены, умершей в доме своей сестры. Чума, похоже, истощила свои силы в Сент-Элсипе, и в бухте даже появились корабли, которые привезли выжившим горожанам все необходимые припасы. Это были радостные новости, но все они блекли перед последней строкой письма:

Я буду рад твоему приезду и приглашаю тебя воспользоваться первой же возможностью совершить эту поездку. Внизу страницы он торопливо приписал: — Приезжай.

Если бы я была наделена душой поэта, я бы рассказала Рэйми о том, что Маркус сгреб меня в объятия и поклялся в вечной любви. Но в действительности во время нашей следующей встречи мы осторожно ходили кругами и остро осознавали устремленные на нас взгляды детей. Я была тридцатидвухлетней женщиной, а не своенравной девчонкой, и мы беседовали, как старые добрые знакомые, которые долго не видели друг друга. Мы в самых сдержанных выражениях обменивались новостями, не позволяя своим ожиданиям проявиться во взгляде или интонации голоса. Мы боялись высказать свои надежды вслух.

И только в темноте мы сумели раскрыть друг другу истину своих чувств, и то больше действиями, чем словами. Отправив детей спать, мы еще долго сидели перед угасающими углями очага. Он взял меня за руку, а я потянулась к нему. Его губы коснулись моей щеки, а мои ладони легли ему на плечи. Мы осторожно исследовали тела друг друга. Изгибы плеч и теплота кожи были до боли знакомы, но в то же время казались совсем другими. Мы стали старше, и время изменило нас обоих. Именно в эти озаренные луной ночные часы мы снова посвятили себя друг другу. Он обнимал ладонями мои щеки, шепча признания. Я пришла в восторг, обнаружив, что моя любовь к нему напоминает эти потрескивающие угли. Время и расстояние ее охладили, но ласковых поцелуев Маркуса оказалось достаточно для того, чтобы раздуть ее жар, и над затухающими углями взвилось ревущее пламя.

Я провела у него два дня, успев за это время понять, что однажды дом Маркуса станет также и моим, а связывающие нас чувства достаточно крепки для того, чтобы выстроить на них наше будущее. Хотя мы так долго ожидали возможности соединить судьбы, нам пришлось отложить принятие на себя брачных обетов еще на некоторое время. Маркус все еще соблюдал траур по умершей жене, а я отказывалась покинуть Розу и Приэллу, прежде чем смогу убедиться в том, что их жизнь устроена.

Свадьба Розы была достаточно скромной, но исполнена такой радости, которых часто недостает пышным церемониям. На протяжении всего свадебного обеда Джоффри не сводил со своей невесты восхищенного взгляда. Она в свою очередь, казалось, упивается восхищением мужа, как целительным эликсиром. Она очаровала всех, от придворных до слуг, своей ослепительной улыбкой и остроумной беседой. Хотя на людях Джоффри называл ее Приэллой и всем рассказывал о том, что она дочь торговца, наедине она становилась для него Красавицей. Я не сомневалась, что общая тайна навсегда свяжет их в единое целое.

В утро их свадьбы я исполнила свой последний долг перед королевой Ленор, подарив Розе ожерелье из золотых цветов, которое отдала мне ее мать после того, как в последний раз увиделась с дочерью. Роза с любовью поглаживала хрупкие соцветия, скользя пальцами по изгибам украшения, которого касалась и ее мама. Затем она вернула ожерелье в бархатный чехол и снова вложила его в мои ладони.

—  Элиза, у тебя тоже скоро будет свадьба. Это мой подарок тебе.

Я попыталась сказать, что не могу принять этот подарок, но она и слушать ничего не хотела.

—  Я знаю, что ты всегда им восхищалась. Она хотела бы, чтобы оно досталось тебе, в благодарность за все, что ты сделала.

В ответ на мои возражения она заявила, что для дочери торговца это украшение слишком броское.

—  Я все равно не смогу его носить, — убеждала она меня. — Это может породить ненужные вопросы. Зато ты жена рыцаря. Оно должно принадлежать тебе.