Ангел Экстерминатус - Грэм Макнилл

Они рассказывали о своей любви, мечтах и надеждах. О своих потерях, унылом одиночестве, погасших надеждах на то, что их родичи когда-либо вернуться за ними, и страхах перед тем, что сдавливало границы их постоянно сокращающегося приговоренного мира.

Но более всего они говорили о неестественных желаниях, которые погружали их всё глубже и глубже в гедонистическое потворство, о распутной похоти и необдуманном падении в безумие, которое погубило их. Горькое сожаление о прошедших жизнях обрушивалось на Пертурабо, но он боролся с этими страдальческими всхлипываниями.

— Вы сами выбрали путь своего уничтожения, — прорычал он. — Каждый из вас погубил себя собственными руками, и я не испытываю к вам никакой жалости. Вы все получили по заслугам.

Но поскольку голоса мёртвых продолжали давить на него, пересказывая ужасы прожитых жизней и описывая путь, приведший их к гибели, Пертурабо осознал, что они не искали его жалости. Их не беспокоило, понимает ли он их или осуждает.

Мир мёртвых не ждал от него милости.

Они предупреждали его.

Остерегайся Той Что Жаждет.

Внизу, дальше внизу.

Бесконечная спираль, лежащая перед ним, превращалась в итоге в точку, которая ни светилась ярче, ни становилась больше, не смотря на то, сколько он прошел или с какой скоростью передвигался. Он начинал сомневаться в мудрости своего решения, но Пертурабо никогда не бросал начатое дело, и этот случай не станет исключением. Ему было интересно, каким образом Фулгрим смог настолько опередить его, но, похоже, что время и расстояния в этом месте не имели своих привычных значений.

Он отыщет Фулгрима и убьет его.

Даже этого было достаточно, чтобы поддерживать дух Пертурабо, несмотря на возросшую настойчивость голосов мертвецов. Он продолжал идти вперед, намерено приведя себя в нечто похожее на состояние фуги, чтобы мысли в голове оставались его собственными мыслями. Конечности его двигались механически, он просто переставлял ноги — одну за другой, всё дальше по дороге. Глубже и глубже.

Верхние края шахты вскоре исчезли из виду, потонув в дымке светового потока, но то, что лежало на дне ближе не стало. Мысли его вернулись к утёсам Лохоса, там была похожая ситуация — он карабкался по ним вверх к неизведанному будущему. Но он всё-таки забрался на утёсы, точно также и здесь он дойдет до дна шахты.

Он спросил себя — смог бы он вновь покорить скалы, зная то, что знал теперь, что впереди его ждут предательство, горечь и боль.

Не было ли лучшим путем, просто прыгнуть с утёсов навстречу собственной смерти? Не было ли проще дать его мозгам просто растечься по камням внизу? Тем самым избавив себя от холодных, унылых и безрадостных лет взросления, без друзей и добрых слов. Лет, оскорбленных наставниками, чьё мастерство он освоил и превзошел за считанные дни, избавить себя от потери доверия приемного отца, который проклял его в тот день, когда он оставил его, чтобы присоединиться к своему гено-создателю в империи между звезд.

Проще? Пожалуй, но поиски лёгких путей никогда не было уделом Пертурабо.

Долга и тяжела дорога, ведущая из преисподней к свету. Последнее было цитатой из запрещенной книги, которая, тем не менее, попала в личную библиотеку Пертурабо, и она отображала истину так сильно, как вряд ли ожидал её канувший в лету писатель.

А что было после Олимпии?

Более века войны, на которой его сыны гнули спины на бесчисленных мирах, сравнивая с землей твердыни тиранов целых звездных систем и доминирующих ксено-рас. Кампания за кампанией, битва за битвой, всё более изнурительные, каждый раз надежда на маневренную войну или массированное наступление разбивалась вдребезги о новые приказы на приведение к согласию систем, в которых искусство фортификации знали лучше, чем в других.

— Пертурабо кидает людей в стены, — однажды сказал о нем Дорн. — Если бы Араакиты построили больше стен, то он пробил бы их, швыряясь нашими легионерами, словно нет другого пути.

Слова были сказана в шутку, чёрный юмор в отношении кровавой войны по приведению к согласию Арааки Спирал, они подразумевали общие пережитые невзгоды, но вот только Пертурабо не видел ни одного воина Дорна в золотистых доспехах в окопах, по шею измазанного глиной и дерьмом. Араакиты своё дело знали хорошо, каждая крепость была окружена узкими проходами, удаленными укрепленными высотами и ландшафтными препятствиями природного происхождения. Скалы в системе были прочными и враждебными, и солдаты противника в этих качествах не уступали камням, IV Легион потом много лет набирал растраченную в той кампании мощь. Той победе были посвящены грандиозные картины и героические поэмы, чествующие отвагу Имперских Кулаков, Темных Ангелов и Белых Шрамов, но ни в бесчисленных стихах, ни на эпических полотнищах не были отображены тяжелые труды Железных Воинов, признанные недостойными внимания. Только на самом краю огромной картины Келана Рогета воины IV Легиона удостоились места — одинокий апотекарий извлекает гено-семя из умирающего Легионера на фоне захваченной цитадели, над которой развевается флаг Имперских Кулаков.

Она называлась «Слава Павшим», и Пертурабо разыскал художника, чтобы получить картину для себя лично. Рогет был польщен проявленным к нему интересом, но его восторг быстро сменился ужасом, когда Пертурабо поджег полотно факелом.

— Если мои сыны не удостоены полагающихся им почестей, то они не будут частью чего-то, что прославляет других, — сказал он напуганному художнику, пока пламя пожирало картину.

Потом до Пертурабо доходили слухи, что Дорн предлагал огромные деньги художнику, чтобы он написал картину вновь, но Рогет отказался. Ну, хотя бы один смертный понял его. Он не вспоминал об этом десятилетиями и понимал, что голоса мёртвых толкают его к мыслям о прошедших днях, принуждая воскресить в памяти собственный путь, если он не желает выслушать их истории.

— Никому не дано вернуть свое прошлое, — сказал он, обращаясь к свету, — Так что я не собираюсь тратить на него ни сил, ни мыслей.

Путешествие вниз было бесконечным, во всяком случае, оно таковым казалось, пока не окончилось.

Пертурабо отрешился от гомона мертвецов, вняв их предупреждениям, но, особо не вникая в подробности их болтовни. Мрачные истории их ошибок и провалов не интересовали его, и только одна фраза — «Остерегайся Той Что Жаждет» — словно заноза засела в его мозгу.

Он никогда не слышал о подобном существе, такое описание не подходило никому из тех, кого он знал. Женщин и раньше было немного в экспедиционных флотах IV Легиона, а теперь их не было вовсе, после того как он изгнал летописцев со своих кораблей. Любая женщина, достойная носить такой титул, была бы ему известна.

Выход со спирали застал его врасплох, он сбился с шага, когда осознал, что достиг дна шахты. Он посмотрел вверх, расплывчатые мысли вновь сосредоточились на цели его пути вниз. Он выдернул Сокрушитель наковален из-за спины, не удивившись нисколько, что физические свойства места, в которое он попал, не имели ничего общего с теми, которые наблюдались по пути сюда.

Он стоял в начале стройного мостика, ведущего к центру сферического зала, чьи размеры были просто немыслимы. Опоры моста были закреплены на экваторе, и еще несколько мостов вели к кипящему шару божественного нефритового света, который пылал как миниатюрное солнце. О его размерах невозможно было судить, зал был за гранью всего, что он мог себе вообразить.

Как выяснилось, Идрис была полым миром, ядром её была эта пустота с невероятно сияющим солнцем в центре. Тени мостов плясали по внутренней поверхности пустоты, которая была усеяна бесчисленным количеством камней, как те, что покрывали поверхность снаружи. Это и был источник света и голосов, которые мучили его во время спуска своими утомительными горестями.

Изогнутые стены были дымчатого цвета с прожилками огня, всё это озарялось зеленым светом плененного солнца. Камни, усеивавшие внутреннюю поверхность сферы, образовывали небосвод полный звезд, миллиарды светящихся точек, окружавших его со всех сторон. Пертурабо вступил на мост, смотря вниз на сияющие во мраке камни, похожие на биолюминесцентных глубоководных созданий океанов, поднимающихся к поверхности. Он оступился от внезапно накатившего на него головокружения. Он остановился на секунду, чтобы вернуть себе равновесие, замедляя дыхание и позволяя чувству пространственной геометрии подстроиться к абсолютной пустоте окружающей обстановки. Пертурабо шел по мосту шириной не более метра и толщиной с тоненькую книжку. Он уходил вверх изящной петлей с кривизной, соответствовавшей внешним границам золотого сечения, соответствуя стилю всех внешних строений вокруг гробницы.

Как и на пути, приведшем его сюда, расстояние, которое он проходил с каждым шагом, не имело ничего общего с законами физики в реальной вселенной, и чудовищность зеленого солнца становилась понятной по мере того, как он приближался к самому сердцу Идрис. Пертурабо смотрел прямо перед собой, наблюдая за колеблющимся силуэтом в белом ореоле, который стоял на его дороге.