Нас ждет Севастополь - Георгий Соколов

Но через полчаса он поднялся, расправил плечи, надел фуражку и вышел из комнаты.

— Побежал в госпиталь, — объяснил он Марии Васильевне, хлопочущей на кухне. — Лекцию о международном положении читать буду.

Утро выдалось изумительное. Весеннее солнце, мягкое и нежаркое, заливало ярким блеском заштилевшее море, далекую золотистую черту горизонта. Маркотхский перевал на противоположном берегу Цемесской бухты. На синей морской глади не виднелось ни одной морщинки. С бирюзового неба исчезли все тучки, словно боялись нарушить покой задремавшего под теплыми лучами моря.

Воздух был свежий, напоенный неповторимым острым морским ароматом.

Невдалеке от берега резвились дельфины. Они кувыркались, прыгали над водой, гонялись друг за другом, как проказники мальчишки. А еще ближе к берегу грациозно выпрыгивала из воды кефаль, блестя серебристыми боками.

— Ой, как хорошо! — не удержалась от радостного восклицания Таня.

Она сидела на большом камне, опустив босые ноги на песок Ленивые, словно обессиленные волны прибоя нехотя ползли по песку и с тихим плеском ласково щекотали ноги. И девушке казалось, что море живое и просит прощения, что всю зиму буйствовало и доставляло людям хлопоты и огорчения.

У Тани было отличное настроение. Вот уже вторые сутки на Малой земле царила тишина. Десантники устояли, не отдав гитлеровцам ни одного метра земли. Обескровленные дивизии противника прекратили наступление. Особенно тихо стало здесь, на берегу, под высокими скалами, где находился госпиталь. За эти ночи эвакуировали почти всех раненых. В палатках остались лишь легкораненые, не захотевшие покидать Малую землю. В их числе была и Таня. Рана оказалась не опасной, не грозила потерей руки. Хирург, делавший ей операцию, заявил, что через три недели будет совсем здорова. Таня хотела эвакуироваться, но ни в первую, ни во вторую ночь ее не отправили. Много было тяжелораненых, их грузили на корабли в первую очередь. А на третью ночь она сама передумала уезжать с Малой земли.

Таня, пожалуй, не смогла бы объяснить, почему она приняла такое решение. В первую ночь, когда ей сделали операцию, она думала о том, что будет лечиться в Геленджике, где царит тишина, не слышно выстрелов, каждый день к ней будет приходить Виктор. Но на вторую ночь, когда она увидела густо рвущиеся на берегу снаряды, переполненный ранеными мотобот, пошедший на дно от прямого попадания, взлетевший от вражеской торпеды корабль на рейде, в ее сердце вселился страх. Ей стало казаться, что при погрузке на мотобот она будет вторично ранена, а может быть, и убита, что корабль, на котором будет находиться, потопят вражеские катера. Таня даже облегченно вздохнула, когда ей сказали, что в эту ночь ее не возьмут. А утром на берегу появился Вася Рубашкин. Его послал майор узнать, эвакуировалась ли Таня или осталась в береговом госпитале. Увидев девушку, Вася искренне обрадовался и так расчувствовался, что стал читать свои стихи о любви. После его ухода Таня повеселела и подумала: «С какой стати я должна покидать Малую землю, когда самое трудное осталось позади? Никуда я не поеду!» Ей стало жалко, что не придется увидеться с Виктором, но она утешилась тем, что их встреча обязательно состоится, когда будет взят Новороссийск. В тот же день она написала ему письмо, а ночью попросила старшину одного мотобота передать его.

На следующее утро Рубашкин пришел опять. Он передал Тане письмо от майора и подарок — три плитки шоколада, бутылку сладкого вина и две банки с американской консервированной колбасой. В письме майор поздравил ее с награждением орденом Отечественной войны, просил после выздоровления вернуться в батальон. Весть о награждении обрадовала Таню, и она пригласила Васю распить в честь этого присланную майором бутылку вина. Выпив почти всю бутылку и охмелев, Рубашкин признался, что любит ее. Таня только улыбнулась, выслушав его признание. А когда далеко на горизонте показался катер, она, указав на него рукой, сказала: «Возможно, что на командирском мостике того корабля стоит Виктор Новосельцев. Он мой жених. Его я люблю». Вася широко раскрыл глаза. «А майор? Он ведь вам жизнь спас», — вырвалось у него. Таню это рассердило. «Ну и что? За это я должна полюбить майора и разлюбить своего жениха?» Рубашкин нахмурился, вздохнул и ничего не ответил. Через минуту он распрощался и ушел, сутуля плечи. Тане стало жаль его. Такой хороший парень, и зачем только он влюбился в нее…

Сегодня утром во время перевязки хирург сказал, что рана заживает хорошо и можно надеяться на скорую выписку из госпиталя. Обрадованная этим, Таня выбежала на берег и уселась на камне. От радости она запела бы песню, если бы поблизости не было людей. Но на берегу сидели десятки таких, как она, легкораненых и любовались весенним утром на море.

Когда она воскликнула: «Ой, как хорошо!», к ней подошел, опираясь на костыль, длинный и тощий боец. Его широкоскулое лицо заросло рыжеватой с проседью щетиной, из-под белесых бровей смотрели добродушные голубые глаза.

— Верно говоришь, хорошо, — подтвердил он, покачивая головой, словно удивляясь.

Он сел на соседний камень, вытянув негнущуюся правую руку, и, глядя на Таню, произнес:

— Не верится, что вижу такую благодать. Словно в кино сижу. — И, протянув руку в сторону моря, добавил: — Впервые вижу его. Раньше только в кино видел да в книгах читал. И, понимаешь, не верил.

— Моря не видели? — удивилась Таня. — А как же сюда попали?

— Попал, как кур в ощип, — улыбнулся тот добродушно. — Жил я от моря далеко, в Калужской области, работал в колхозе. На войне оказался в пехоте. Когда ранили, повезли меня на Кавказ. По излечении оказался в запасном полку, а из него зачислили в бригаду полковника Потапова. Высаживали нас ночью, и я не разобрал, какое оно, море. Два с лишним месяца просидел в балке, где держала оборону наша рота. Из балки моря не видать было. Увидел, когда ранили. Смотрю — и не верится. Как тот мужик, который увидел в зоопарке жирафу и заявил, что таких животных не бывает.

Таня слегка улыбнулась.

— Сижу, смотрю на него и радуюсь, как ребенок, — признался боец. — И сказки про морские чудовища вспоминаю. На земле-то все ясно, все изведано, а что в нем, в море? Сплошная тайна. Там на дне своя жизнь, а какая — неизвестно. Может, там чудеса из чудес, скрытые от нас. Вдруг оттуда поднимется морское чудо-юдо, и мы все разинем рты…

«Какой наивный дядька», — подумала Таня, украдкой бросая на него любопытные взгляды.

— Никаких чудовищ в Черном море нет, — сказала она, чуть посмеиваясь. — Оно хорошо изучено нашими учеными. Знают они, что на его дне находится. У нас, в Севастополе, было специальное научное учреждение, которое занималось изучением моря.

— Ишь ты, оказывается, добрались и до морского дна, — поразился боец, делая круглые глаза. — Вот бы поговорить с таким ученым.

Тане вспомнился Глушецкий, и она сказала:

— А на Малой земле есть человек, который может рассказать много интересного о море. Сейчас он в бригаде полковника Громова командует разведкой, а до войны работал в Севастопольской биологической станции. Его фамилия Глушецкий.

— Глушецкий? — воскликнул боец. — Так я же знал его! — И со вздохом тихо добавил: — Только не поговоришь с ним. Погиб на днях.

— Как погиб?! Этого не может быть!

Голос у Тани дрогнул.

— На войне все может быть, — ответил боец. — Геройскую смерть он принял. Невдалеке от нашей обороны было это. Его окружили немцы, чтобы в плен забрать, а он противотанковую гранату себе под ноги бросил. Рвануло — дай боже!

Он умолк, увидев на щеках девушки слезы, и смущенно зачесал щетину на бороде. Девушка-то, видать, очень загоревала, узнав о смерти Глушецкого. Может быть, он ее родственник или близкий человек.

— А я и не знал, что он из ученых, — с сочувствием произнес боец минуту спустя. — И зачем таких людей на войну отправляют? Они нам надобны для другого дела. А то что же получается?

Таня молчала, прижав правую руку к груди, а слезы продолжали катиться по щекам.

Боец поднялся и с виноватым видом отошел от нее, сожалея, что испортил девушке настроение.

Из палаты по ступенькам в скале спустился на берег хирург госпиталя Кузьмичев, пожилой человек с седыми висками. Вид у него был утомленный. Из-под расстегнутого ворота новой летней гимнастерки виднелась тельняшка. Ее подарили ему моряки, и он гордился подарком.

Присев на последнюю ступеньку, Кузьмичев устало зевнул и из-под полуприкрытых век лениво окинул берег. Его взгляд остановился на Тане, сидящей на камне и плачущей. Он вспомнил, что час назад она была веселой и оживленной. Что же случилось? Кто обидел девушку?

— Чего это вы захандрили? — крикнул он.

Она посмотрела на него и опустила глаза, ничего не ответив. Тогда врач подошел к ней.