Медные монеты на алтарь предков - Mu Su Li

Возможно, это было то, насколько хриплым, почти шепотом был тон Сюэ Сяня, но Цзян Шинин почувствовал, что начинает потеть.

--

* они в LOVEEEEEEE

Глава 37: Театральная труппа (II)

Мужчина со шрамами имел устрашающее лицо и выглядел тоже устрашающе, но на самом деле был очень добрым. Фактически, все оборванцы в его группе были веселыми, чуткими людьми. После разговора с человеком со шрамом они, похоже, совсем не возражали против этого дополнения и фактически решили предложить Сюэ Сяню и остальным целый экипаж для них.

Из-за метели было трудно ориентироваться в извилистых тропинках горы. Вероятно, для того, чтобы никого не разлучить, лошадей связали одну за другой длинной веревкой с мулом в самой спине.

Мужчина в шрамах закутал свое лицо от холода и, неся фляжку с горячим вином, устроился в первом экипаже. Он приказал остальным членам своей группы убрать деревянные стопоры с несущих колес.

— Мы поехали! Сядьте покрепче, — крикнул он и пустил лошадей.

Сюэ Сянь и другие сели в третий экипаж. Уместить их пятерых в четырехместную карету было не так уж сложно, особенно потому, что Цзян Шинин был очень худым, а Лу Няньци все еще размером с ребенка. На самом деле было приличное количество места.

Сюань Минь не любил болтать, и, кроме Сюэ Сяня, никто не осмеливался его беспокоить. Внутри кареты все они дали ему широкое место. Что касается Сюэ Сяня…

Старый Чжан боялся Сюэ Сяня, как мышь боялась кошки. Каждый раз, когда Сюэ Сянь смотрел на каменотеса, он чувствовал, как весь его скальп онемел, как будто ужасающий раскат грома мог обрушиться на него с небес в любой момент.

Поэтому, когда они сели в карету, Каменный Чжан, Лу Няньци и Цзян Шинин сели по одну сторону, а другую оставили для двух устрашающих волшебников.

Сюэ Сянь снял с лица черную мантию и сел. Он посмотрел напротив себя, затем снова посмотрел туда, где сидел. Затем он усмехнулся и сказал им:

— Спасибо, ребята.

Лицо Каменного Чжана исказилось от боли, и он отвернулся. "Здесь нас трое. Почему он смотрит прямо на меня?"

Человек со шрамами и его товарищи определенно много путешествовали, и животные, казалось, тоже привыкли к дорожной — им нужен был только человек в шрамах во главе экипажа, чтобы указать им правильное направление, и каждый неуклонно следовал за ним. Это было легко.

Экипажи тоже были хорошо декорированы: даже окна были прибиты толстыми тяжелыми занавесками для защиты от ветра.

В центре кареты стоял прямоугольный деревянный стол подходящего размера: достаточно маленький, чтобы они могли вытянуть ноги, и достаточно большой, чтобы они могли положить на него свои вещи. В углу кареты вклинивалась небольшая полка, в которой находился фонарь, который можно было зажечь в любое время, а также сложенные стопки одеял, которые пожилые люди обычно накидывают на ноги зимой.

— У них здесь есть все, — заметил Каменный Чжан. — Похоже, они много путешествуют. Они в основном живут в дороге.

Еще до того, как они сели, одна из добрых старушек даже дала им небольшой переносной обогреватель, чтобы согреть карету, а также небольшой сверток, сказав: — Здесь немного еды, а в карете есть вино. Если вам холодно, выпейте — это поможет. Мы едем по двум горным дорогам, и из-за снега дорога скользкая, поэтому нет гарантии, что мы доберемся до следующего города до наступления темноты.

Каменный Чжан сказал:

— Нет, нет, оставьте его, оставьте себе — но все это время крепко держал обогреватель в руках, не собираясь отпускать его снова.

Хотя карета была лучше, чем на улице, все равно было очень холодно.

Пока Старый Чжан грел свои окоченевшие пальцы обогревателем, его глаза все время метались к стопке одеял в углу. Но Цзян Шинин и Лу Няньци сидели между ним и одеялами, поэтому он не мог просто протянуть руку и взять их. Он не хотел делать ничего, что могло бы заставить Сюэ Сяня и Сюань Миня вспомнить о его существовании.

Глаза Каменного Чжана обернулись. Он повернулся к Лу Няньци и сказал:

— Возьми одно из этих одеял. Мы можем поделиться им и поставить обогреватель между нами. Как ты думаешь?

Лу Няньци оглянулся на него. Хотя презрение явно не проскользнуло на его лице, оно могло с тем же успехом появиться.

— Нет, мне не холодно. Просто используйте сами.

Каменный Чжан все еще не отпускал обогреватель, поэтому он указал подбородком на руки Лу Няньци.

— Посмотри, какие у тебя холодные руки, — сказал он. — Была ли у тебя когда-нибудь язва? В такую ​​влажную, холодную погоду, если ты хотя бы не засунешь руки в рукава, ты получишь язву и тогда ты пожалеешь. Она уже опухшая и зудящая, а также подверженная обморожениям. Хуже всего, если ты получишь один на суставе. Каждый раз, когда ты подвижешь пальцем, ты трескаешь язву, и плоть выжимается из нее. Ты…

Лу Няньци нахмурился. Он взял из кучи тонкое одеяло и накинул его им на колени.

— Господин, пожалуйста, прекратите говорить.

Тот тон голоса наполовину принадлежала Лу Няньци и Лу Шицзю — как будто его упрямое тело было обернуто кожей сдержанности.

Но Каменный Чжан не обратил на это внимания. Обрадовавшись, он убедился, что одеяло хорошо уложено на их ногах, и вставил обогреватель внутрь. В одно мгновение обогреватель наполнил одеяло приятным теплом. Жар проник в их плоть и кости и поднялся по замерзшим коленям — так комфортно!

Даже сердитое лицо Лу Няньци начало немного краснеть через некоторое время. Его палец дернулся, затем он сдался и тоже сунул руки в одеяло.

— Ай… вот и ты, — сказал Каменный Чжан. — Ты слишком молод, чтобы вести себя подобным образом. Нет ничего постыдного в том, чтобы защищаться от холода.

Лу Няньци отвернулся и сделал вид, что не слышит.

— В моем возрасте, если я не защищаю свои колени, в старости я вообще не смогу ходить. — Каменный Чжан любил звук собственного голоса. С тех пор, как они сели в карету, он болтал без остановки теперь это тоже был талант.

Но как только он это сказал, он почувствовал, что что-то не так. Он поднял голову и мгновенно встретился глазами с Сюэ Сянем, «неспособным вообще ходить».

У Каменного Чжана отвисла челюсть. Он сжал шею и попытался стать как можно меньше, затем пробормотал: — Я… я заткнусь.

Как только он замолчал, Цзян Шинин, который не сказал ни слова, помассировал себе висок