«За други своя…». Хрестоматия православного воина. Книга о воинской нравственности - Е. Ю. Голубева

одно время с носилками. У матроса вырвана часть груди. В первые минуты на набрызганном грязью лице его видны один испуг и какое-то притворное преждевременное выражение страдания, свойственное человеку в таком положении; но в то время как ему приносят носилки, и он сам на здоровый бок ложится на них, вы замечаете, что выражение это сменяется выражением какой-то восторженности и высокой, невысказанной мысли: глаза горят ярче, зубы сжимаются, голова с усилием поднимается выше; и в то время как его поднимают, он останавливает носилки и с трудом, дрожащим голосом говорит товарищам: «Простите, братцы!» – еще хочет сказать что-то, и видно, что хочет сказать что-то трогательное, но повторяет только еще раз: «Простите, братцы!» В это время товарищ-матрос подходит к нему, надевает фуражку на голову, которую подставляет ему раненый, и спокойно, равнодушно, размахивая руками, возвращается к своему орудию.

Итак, вы видели защитников Севастополя на самом месте защиты и идете назад, почему-то не обращая никакого внимания на ядра и пули – идете с спокойным, возвысившимся духом. Главное, отрадное убеждение, которое вы вынесли, – это убеждение в невозможности взять Севастополь, и не только взять Севастополь, но поколебать где бы то ни было силу русского народа, – и эту невозможность видели вы не в этом множестве траверсов, брустверов, хитросплетенных траншей, мин и орудий, но видели ее в глазах, речах, приемах, в том, что называется духом защитников Севастополя. То, что они делают, делают они так просто, так малонапряженно и усиленно, что, вы убеждены, они еще могут сделать во сто раз больше… они все могут сделать. Вы понимаете, что чувство, которое заставляет работать их, не есть то чувство мелочности, тщеславия, забывчивости, которое испытывали вы сами, но какое-нибудь другое чувство, более властное, которое сделало из них людей, так же спокойно живущих под ядрами, при ста случайностях смерти вместо одной, которой подвержены все люди, и живущих в этих условиях среди беспрерывного труда, бдения и грязи. Из-за креста, из-за названия, из угрозы не могут принять люди эти ужасные условия: должна быть другая, высокая побудительная причина. И эта причина есть чувство, редко проявляющееся, стыдливое в русском, но лежащее в глубине души каждого, – любовь к родине. Только теперь рассказы о первых временах осады Севастополя, когда в нем не было укреплений, не было войск, не было физической возможности удержать его и все-таки не было ни малейшего сомнения, что он не отдастся неприятелю, – о временах, когда этот герой, достойный древней Греции, – Корнилов, объезжая войска, говорил: «Умрем, ребята, а не отдадим Севастополя», – и наши русские, неспособные к фразерству, отвечали: «Умрем! ура!» – только теперь рассказы про эти времена перестали быть для вас прекрасным историческим преданием, но сделались достоверностью, фактом. Вы ясно поймете, вообразите себе тех людей, которых вы сейчас видели, теми героями, которые в те тяжелые времена не упали, а возвышались духом и с наслаждением готовились к смерти, не за город, а за родину. Надолго оставит в России великие следы эта эпопея Севастополя, которой героем был народ русский…

(Севастопольские рассказы, http://lib.ru/классика)

Е. Р. Корженевский

Воспоминания о Севастополе

Заветы героев севастопольской страды, одним из которых был офицер Тобольского пехотного полка георгиевский кавалер Евгений Романович Корженецкий, повторяют наставления византийского императора Никифора Фоки: молитва, пост, воздержание, упование на Бога, помощь святыни – есть нетленное оружие и броня христианина в сражении.

«Господи! Когда же придет смена! – восклицаешь себе в душе. – Или солнце затмилось бы, чтобы дать на минуту отдохнуть истерзанным нервам»… Но солнце не затмевается и смена не приходит, а долг обязывает во имя своего скромного девиза: терпеть, внутренне бороться, полагаясь на волю Божию!

Да, вера в Промысел Божий есть единственный якорь спасения во всех случаях, какой бы ни казалась неизбежной опасность, какой бы близкой ни казалась смерть.

Сколько раз, как припомнишь теперь, приходилось слагать в памяти те молитвы, которым в самом раннем возрасте обучала мать, и которые, стыдно признаться, казались забытыми… Там, на поле брани, они припоминались и перечитывались со всею точностью…

Молитесь, будущие юные ратоборцы! И Бог, во всем помогая вам, сохранит вам жизнь на благо ваших родных, на пользу общества и государства!

Между нашими солдатами встречались настолько набожные люди, что в продолжении целой осады или пребывания на бастионах, дав себе обет, не употребляли не только водки, но даже мясной и всякой скоромной пищи…

Бомбардирование Севастополя на Святой неделе [1855 г.] было самым продолжительным и разрушительным для 4-го бастиона. С вечера мне далось уже сбегать в городскую церковь помолиться, но едва я успел вернуться на бастион, как французы открыли по нам свое нехристианское поздравление со всех батарей.

Много падало сраженных, рядом стоявших со мной, сам же [я] отделывался контузиями, ушибами, не более, ибо меня охраняло благословение крестной матери моей – довольно объемистый и тяжелый образ Пресвятой Богородицы «Умягчение злых сердец», который, надев однажды, я никогда не снимал с груди. Ныне же храню эту икону как чудотворную!

(Рукописи о Севастопольской обороне, т. 3, с. 36–37, 80)

К. Р. Семякин

Из писем

Герои Севастополя вверяли Богу и Отечеству не только свою жизнь, но и самое дорогое, что есть у человека – жизни своих детей. Тем большее восхищение вызывает жертва человека, облеченного властью, который вполне мог бы пристроить возлюбленных чад к относительно спокойному и безопасному месту. Но не так поступил командир 10-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Константин Романович Семякин, в этом смысле фактически повторивший подвиг генерала Раевского под Салтановкой в 1812 году. Дети командира дивизии встали в первые ряды боровшихся с врагом на бастионах. И нелицемерная вера генерала и горячая молитва их матушки сохранила обоих в огне сражения.

25 октября 1854 г. Полковой священник Азовского полка, когда мы еще шли на позицию, благословил батальоны и, оставшись позади, встал на колени и начал служить молебен, а дьячок читал молитву. Когда дьячок услышал крик «ура», то, закрыв книгу, сказал: «Довольно, батюшка, пора идти туда, дело кончилось и там надо быть: будет там много работы»[252].

Точно, через час он отпел 37 наших тел.

4 декабря. Увидишь преосвященного Иннокентия[253], попроси его благословения и скажи, что я помню его последние слова: «Идите и спасайте место, где Россия приняла крещение». Да, Господь сподобил быть участником великого дела, да поможет Он нам и впредь.

11 января 1855 г. Сколько нам присылают из разных мест образов разной величины – из одного Киева выслано до семи тысяч. Светлейшему, что