Секстет - Салли Боумен

Джонатан лежал в темноте, боясь пошевелиться. Писать хотелось еще сильнее. Он сказал себе, что домовых не бывает, а в шкафу лежат простыни. Потом он услышал шаги в коридоре. Он смотрел в темноту, вцепившись в плюшевого медведя. Вдруг по его ногам потекла теплая струя. Сначала он почувствовал облегчение, но потом стало холодно. Он напряженно прислушивался, но шаги стихли.

Он гадал, действительно ли Мария смотрит телевизор. Если да, то она сидит спиной к двери, и тогда, если идти тихо-тихо, можно пробраться мимо нее незамеченным. Потом он побежит вниз, к папе и маме, и все им расскажет. Они очень рассердятся на Марию, и она больше никогда не придет к нему и не станет его пугать.

Очень осторожно Джонатан откинул одеяло. Держа в объятиях медведя, он добрался до двери и выглянул наружу. Он услышал звук включенного телевизора, но дверь в комнату, к счастью, оказалась закрытой. Он проскользнул мимо, прижимаясь спиной к стене. Пижама внизу была мокрой, липла к ногам, и ему было очень холодно. Медленно пробирался он мимо маленькой гостиной, мимо ванных комнат. Дверь в спальню матери была приоткрыта, свет из нее падал в коридор.

Он стоял в прямоугольнике света, боясь пошевелиться. Мария была в спальне матери, где она не имела права находиться. Он слышал, как она бормочет и разговаривает сама с собой. Она что-то делала в постели матери, он слышал какие-то ужасные хриплые звуки. Вдруг он увидел поднятую руку и в ней что-то блестящее. Потом рука исчезла.

Пот затекал ему в глаза, он открыл было рот, чтобы закричать, но издал лишь слабый писк. Теперь Мария тяжело дышала и стонала, и это напугало его еще больше. Один раз он уже слышал такие звуки. Это было давно, звуки доносились из комнаты матери, а когда он испуганный бросился к ней в спальню, то увидел в постели голых родителей. Голова матери была запрокинута, ее черные волосы струились вниз через край постели, как вода. Отец накрыл ее тело своим, он держал ее за запястья и двигался в такт с ее криками – вверх-вниз, вверх-вниз. Лицо отца было искажено напряжением и блестело от пота.

– Папа! – тихонько позвал Джонатан. – Папа! – голос мальчика дрожал от подступавших слез.

Дверь внезапно распахнулась. Когда Джонатан увидел, что Мария сделала с комнатой матери, он разрыдался. Обессиленный, он соскользнул по стене и скорчился, страшась поднять голову.

– Как раз вовремя, как раз вовремя, – сказала Мария, опустившись на корточки рядом с ним. Она рывком подняла ему голову. – А теперь, моя прелесть, мы хорошенько повеселимся. – И она показала ему нож.

– Наташа, что тебя беспокоит? У тебя нет времени? – сказал Томас Корт, заметив, что его жена посмотрела на часы.

– Нет, нет, – ответила она. – Я просто слушаю. Мне что-то послышалось, и я подумала, не вернулась ли Анжелика.

Такая возможность не обрадовала ее мужа. Он раздраженно пересек комнату и вышел в коридор. Наташа неподвижно сидела на диване, сложив руки на коленях. Было половина одиннадцатого. Анжелика не должна была вернуться раньше чем через полтора часа. Наташа знала, что разговора о Джозефе Кинге сегодня не избежать, именно поэтому ее нервы были напряжены до предела.

От малейшего звука она вздрагивала. Последние полчаса она безуспешно искала предлог, чтобы выйти из комнаты, подняться наверх и удостовериться, что с Джонатаном все в порядке. Хотя Наташа и не сомневалась, что в этом нет необходимости – Мария умела справляться с его кошмарами, ей хотелось самой удостовериться, что мальчик спокойно спит.

Она злилась на себя, что не может просто подняться и уйти, что она боится рассердить мужа. Она понимала, что до сих пор не смогла освободиться от его влияния. Но Наташа хорошо знала, что если Томаса рассердить, то он может затеять ссору, как это было накануне, а в гневе может попытаться овладеть ею. Вчера он был к этому очень близок, и его удержало только присутствие Анжелики. Сознание, что ее защитницы нет рядом, вселяло в Наташу еще больший страх. Если Томас будет целовать ее, прикоснется к ней, в ней может снова пробудиться желание. А последствия? Она разрешит ему вернуться, а вместе с ним в ее жизнь вернутся хаос и страх.

– Этот твой драгоценный дом полон крыс. Тебе это известно? – сказал он, вернувшись в комнату и снова хватаясь за кейс с бумагами. – Когда стоишь в холле, они скребутся со всех сторон. Что за этой стенкой? Отопительные трубы? Ты должна поговорить с управляющим.

– Томас, я не думаю, что это крысы, – тихо проговорила Наташа. – Там какие-то механизмы, обслуживающие лифт. Это помещение примыкает к шахте лифта. То, что ты слышал, это просто какие-то механические звуки. Но я, конечно, поговорю с Джанкарло.

– Хорошо. Тогда продолжим. Ты должна это знать. – Он вынул пачку бумаг. – Большую часть этого мне прислали из сыскного агентства. Если бы я обратился в полицию, пришлось бы ждать полгода. Как только у них появилась информация, дело пошло очень быстро. – Он сделал паузу. Наташа сидела на краешке белого дивана, напряженно подавшись вперед. – Наташа, я знал Джозефа Кинга, и ты его тоже знала. Хочешь посмотреть, каким он был, когда мы встретились в первый раз?

Он передал ей фотографию. Наташа молча изучала ее. На черно-белой фотографии она увидела группу людей, сидящих за столом. Обстановка говорила о том, что фотография была сделана на выездных съемках. Но она никого не узнавала.

– Третий слева, светлые волосы.

Наташа вздрогнула.

– Но, Томас, это женщина, – сказала она вдруг севшим голосом.

– Вот именно. Женщина. – Томас сел рядом с ней на диван. Наташа взглянула на его бледное расстроенное лицо и поняла, что он очень устал. Теперь она обратила внимание на его тяжелое, затрудненное дыхание. Она взяла его за руку.

– Тогда ее звали Тина Костелло, – продолжал он. – С тех пор она много раз меняла имя. Это съемочная группа «Солиста». Она занималась гримом. Ассистент ассистента ассистента. Поэтому говорить, что ты ее знала, – это преувеличение. Ты проходила мимо нее, может быть, несколько раз с ней здоровалась – не более того. Ей тогда было двадцать лет, и она училась в Университете кинематографии. Я взял ее по просьбе третьего помощника режиссера, он сказал, что она его кузина. Сегодня я наконец с ним поговорил, и оказалось, что никакая она ему не родственница. Я думаю, что он просто с ней спал, хотя он это отрицает. – Томас помолчал, глядя в сторону. – Через три месяца я ее уволил или кто-то уволил ее от моего имени. Гримеры жаловались: опоздания, общая некомпетентность. Я бы ни за что о ней не вспомнил, если бы вчера она не появилась у меня дома.

Наташа склонилась над фотографией. Сверху из квартиры Эмили Ланкастер доносились голоса, там двигали стулья.