Поколение одиночек - Владимир Бондаренко

Кто она нынче? Гневная прорицательница судеб? Язычница-оборотень, по ночам скачущая на волке в неведомые исторические дали, чтобы поговорить по душам с Медичи или Клеопатрой? Или же усталая, крайне одинокая женщина, лишенная семьи и детей, и потому замкнувшаяся на свой поэтический театр? Как она истошно выпрашивала у Бога ребенка, возлюбленного, семьи, друзей, обыкновенной бабьей доли. Во всем было отказано. Китежанка на своем последнем кругу жизни в своей последней ставке поставила на зеро. На ноль.

Мне ставить не на кого больше,Как Польше.И вот я ставлю на зеро.На ноль…Гусиное перо серо…Я ставлю на зеро. Как одиноко!Свой смысл у чисел. В нём лишь Божье око…

Пожалуй, в нашем поколении из ярких поэтов лишь Татьяна Реброва непонятно почему выпала в перестроечное время из всех поэтических обойм, её не замечают ни критики в своих обзорах, ни многочисленные жюри многочисленных литературных премий, ни издатели элитарных поэтических книжных серий. Изредка, раз в два-три года её новые стихи, такие же ассоциативные, изукрашенные словесным узором, совмещающие игру и молитву воедино, появляются то в «Дне литературы», то в «Литературной газете», то в одном из журналов. И… падают куда-то в бездну. На другую подобную подборку обязательно набросится то Лев Данилкин, то Данила Давыдов, то Наталья Иванова. Татьяну Реброву предпочитают не замечать. Она писала о своем любимом герое перестроечного времени – об Александре Проханове: «Белый парус его рубахи / На Летучем Голландце истории». Но ведь и её белый парус уже не изымешь из русской поэзии. От чего же такая пустота вокруг неё? Неужто и впрямь наколдовала себе своё поэтическое зеро? Ведь и Олеся Николаева, и Ольга Седакова, и ушедшая Татьяна Бек в эти годы писали не больше стихов, но они-то всегда и заслуженно были замечаемы. Я проверил её имя и по Яндексу и по Рамблеру, нашел лишь несколько ссылок на мои статьи и статьи нашего общего друга Александра Боброва. Больше ни-че-го. Жизнь и судьба у Татьяны Ребровой были всегда разделены, но если в молодости несмотря на все жизненные драмы, её поэтический успех был несомненен, то на нынешнем завершающем витке её жизнь и её судьба слились воедино в своей ставке на зеро.

Этто еще что такое?Думает бог, на меня неприкаянно глядя.Экий смешной лягушонок. – Сплошная улыбка.Чья-то уловка ты, но не ошибка.Что за стрелу, коронёнку на темя приладя,Держишь и радуешься:Се Жених, мол, грядет. Се Жених —Стих евангельский в русском болотцеУ язычницы-оборотня…И притих.

Дым сплетен, высь космоса, непостижимость мифа, – всё уходит в никуда, в пустоту, пожираемое временем, и тонкая нить между поэтессой и её путеводной звездой перерезается ножом пошлости бессмертной и бесплодной. Остается талант и её театр, в котором и ныне творит свои чудесные поэтические образы русская чаровница Татьяна Реброва, колдунья с евангельскими стихами в русском болотце.

Четырнадцатая глава. Ольга Седакова

Ольга Александровна Седакова родилась 26 декабря 1949 года в Москве. После школы сразу поступила на филологический факультет МГУ. Окончив его в 1973 году продолжила учебу в аспирантуре Института славяноведения и балканистики. В 1983 году защитила кандидатскую диссертацию по проблемам славянской мифологии. Наряду с этой официальной вполне благополучной жизнью с юности погрузилась в поэзию андеграунда, была близка поэтическому объединению «смогистов». Дружила с Венедиктом Ерофеевым. Первые свои публикации ведет с питерского самиздатского журнала «37». В 1980 году питерский андеграунд присудил ей премию имени Андрея Белого. Первая официальная книга стихов «Врата, окна, арки» вышла в Париже в 1986 году. Спустя два года, в 1988 перестроечном году вышла первая подборка стихов в журнале «Дружба народов». Академик Вячеслав Иванов предваряя публикацию, заявил, что «это чудо подлинной поэзии». Первый сборник стихов в России вышел в 1994 году. Стихотворения Ольги Седаковой высоко ценили Сергей Аверинцев, Папа Римский Иоанн Павел Второй, Иосиф Бродский, Александр Солженицын. При всем своем лирическом авангардизме, Ольга Седакова всегда была глубоко христианской поэтессой. В 1996 году перевела с греческого языка «Рождественскую историю по Евангелию от Луки». Лауреат Парижской премии русскому поэту (1994), европейской премии по поэзии (Рим, 1996 год), премии имени Владимира Соловьева, учрежденной Папой Римским Иоанном Павлом Вторым – за писательский вклад в сближение христианства Запада и Востока (1998) и премии Александра Солженицына (2003). Живет в Москве, но подолгу проводит время в Европе. Особенно в любимой ею Италии.

Всегда есть шаг, всегда есть ход, всегда есть путь.Да не сдадимся низким целям.Так реки, падая, твердят ущельям:Всегда есть шаг,Всегда есть ход,Всегда есть путь.

Как труп, лежу я где-нибудь —Или в начале наважденья?Но кто попробует? Кто вытерпит виденье,Глядящее в пустую грудь?Всегда есть шаг, всегда есть ход, всегда есть путь.

Остров озарений Ольги Седаковой

В Венеции я полюбил стихи Ольги Седаковой. В тот момент, когда стал скучать о России. Вдруг оказалось, что мне близко многое из того, чем она живет, о чем пишет. Её архангельские пристрастия связаны напрямую с моей родиной. Её православное простодушие, привитое бабушкой, крестьянкой Дарьей Семеновной Седаковой, без излишних изысков и стенаний, схоже с моим, и даже её русское европейство мне импонирует.

Отвязанная лодкаПлывёт не размышляя,Обломанная веткаПрирастет, да не под этим небом.

Немало отвязанных лодок русской поэзии расплылось в XX веке по всему миру. Среди них и её любимые поэты: Вячеслав Иванов, Владислав Ходасевич, Иосиф Бродский. Но корни-то всё равно остаются, прежде всего, православные.

И от родины сердце сжималось.Как земля под полётом орла…

В каком-то смысле Венеция – чрезвычайно русский город, и не только потому, что она стоит и держится на русских могучих и не гниющих лиственницах, которые в воде лишь каменеют, и не потому, что одна из главных набережных, где, кстати, любил останавливаться Иосиф Бродский, называется Славянской набережной (Riva degli Schiavoni), а целые кварталы чрезвычайно напоминают районы Санкт-Петербурга. И даже не потому, что простодушный русак с изумлением обнаружит здесь кремлевскую стену, построенную всё тем же архитектором Фиораванти, изгнанным из Венеции за долги перед городом, и уехавшим в далёкую Московию строить Кремль. При желании можно вспомнить и о венедах – далёких наших славянских предках, имевших прямое отношение к обустройству древнего веницианского города.