Германия на заре фашизма - Андреас Дорпален

Новый кабинет объединяла не только его социальная однородность, но и тесные социовоенные отношения, которые связывали его с Гинденбургом. «Когда мы давали присягу, – позже написал Браун, – создавалось впечатление, что президент абсолютно счастлив и доволен новым кабинетом. <..> Папен, Гейл, Эльц и я раньше служили в потсдамских гвардейских полках, Шлейхер служил в том же полку, что и Гинденбурги – отец и сын. Гюртнер был баварским артиллеристом, Нейрат был из вюртембергских драгун, а Корсиг – из померанских драгун». Как заметил Брахер, офицеры собрались вокруг своего генерала.

В политическом плане кабинет был не менее однородным. Руководствуясь предпочтениями Гинденбурга и своими собственными, Шлейхер собрал правительство, которое было непартийным в чисто техническом смысле – оно не было связано ни с одной партией напрямую. Но поскольку все его члены разделяли одинаковые взгляды – монархические, антидемократические, предпринимательские, – оно фактически было даже более партийным, чем правительство Брюнинга. Уклон кабинета вправо вовсе не говорил о том, что он будет полностью игнорировать нужды социал – демократов. Как было метко замечено, правительство Брюнинга было «государством над партиями». Правительство Папена оказалось «консервативным государством над партиями».

Благодаря своей односторонней ориентации на специфические социальные и политические интересы Гинденбурга новый кабинет почти не имел народной поддержки. Брюнинг мог рассчитывать, по крайней мере, на поддержку миллионов социал – демократов и центристов, и, хотя ее все равно было недостаточно для обеспечения большинства в рейхстаге, все же их поддержка имела весьма полезный психологический эффект. А правительство Папена было обязано своим существованием только поддержке Гинденбурга. Этот фактор являлся чрезвычайно серьезным, поскольку представлялось маловероятным, что маршал для поддержки правительства будет бросать свой авторитет на чашу весов чаще, чем он делал это до сих пор. Правительство Папена не состояло, как утверждают некоторые источники, из юнкеров. Только три его члена – Гейл, Браун и Корсиг – могли быть отнесены к таковым. Но явное преобладание аристократов не могло не обозлить нацию, которая, по большей части, презирала знать как класс и с пренебрежением относилась ко всем монархическим устремлениям. Для большинства немцев режим Папена стал отступлением к далекому прошлому, куда они вовсе не стремились вернуться. Уже только поэтому нацисты не стали бы терпеть Папена долго, если хотели сохранить уважение своих сторонников. Но эти факты Шлейхер, как правило очень чувствительный к подобным вопросам, предпочел проигнорировать. Даже критика таких дружественных средств массовой информации, как «Тат», не поколебала его уверенности в своей правоте.

Шлейхеру предстояло очень скоро убедиться, насколько ошибочными были его расчеты. Его переговоры с Гитлером, казалось дававшие ему уверенность в лояльном отношении к его планам, на деле оказались пустым звуком. Теперь Гитлер наотрез отказался считать обязательством свое обещание поддержать правительство Папена. Когда Папен заговорил о письменных обязательствах, ему был дан ответ, что отношение нацистской партии к правительству будет зависеть от отношения правительства к ней. Одновременно Папену напомнили, что его главной задачей является роспуск рейхстага, проведение новых выборов и восстановление полной свободы для «невероятно угнетенного национал – социалистического движения» в деле организации, пропаганды и демонстраций. Правда, гарантии того, что все эти меры обеспечат Папену поддержку нацистов, все равно даны не были.

Одна за другой, все требуемые уступки были сделаны. Рейхстаг был распущен 4 июня, а 14 июня увидел свет второй декрет, отменявший запрет СС и СА, а также устранявший или изменявший другие ограничения. И хотя кабинет в точности исполнил требования нацистов, 6 июня Геббельс затеял острую полемику с новым канцлером, а 14 июня предпринял еще одну атаку.

Только в одном правительство не уступило. К немалому недоумению и даже испугу нацистов, новые выборы откладывались до последнего – они были назначены на 31 июля. Правительство хотело выиграть время, чтобы впечатлить нацию конструктивными достижениями. «Правительство не дает пустых обещаний, – гласило его официальное заявление. – Оно будет действовать и желает, чтобы о нем судили по конкретным действиям». С помощью серии быстрых успехов оно надеялось обойти нацистов. Планы правительства были необоснованно оптимистичными, но ясно, что большинству министров они таковыми не казались.

Во внешней политике благодаря большой подготовительной работе Брюнинга Папену удалось урегулировать проблему с обременительными репарационными платежами. На конференции в Лозанне все репарационные долги Германии были прощены, за исключением одной завершающей суммы в три биллиона марок ($715 000 000), выплаты которой в действительности никто не ожидал. Папен, однако, не сумел добиться других важных уступок, таких как ликвидация пункта о военной вине или получение права на перевооружение. Поэтому непримиримые правые объявили Лозаннское соглашение поражением, а «Центр» приписал достигнутый успех Брюнингу. Только социалисты, казалось, оценили сделанное, но канцлеру было безразлично их одобрение. Оно не могло компенсировать глумление нацистов и слепую ненависть громил Геббельса, которые забросали канцлера тухлыми яйцами и помидорами, когда он вернулся в Берлин.

Если успехи Папена на дипломатическом поприще были более чем скромные, на внутриполитической арене их не было вообще. Повторное разрешение деятельности нацистских военизированных формирований не только не обеспечило порядок внутри страны, но и привело к участившимся стычкам между правыми и левыми. Не проходило и дня без полудюжины уличных боев и большого количества пострадавших. Только первый месяц после отмены декрета о запрете нацистских штурмовых отрядов унес 99 человеческих жизней. Папен вызвал недовольство и своими финансовыми декретами. По большей части это были все те же декреты, которые подготовил Брюнинг, только слегка измененные, чтобы стать более приемлемыми для Гинденбурга и его ненасытных друзей аграриев. Появились и новые декреты, снизившие налоговое бремя промышленных предприятий, чтобы стимулировать расширение производства, и одновременно урезавшие и без того жалкие выплаты безработным. Папен сумел настроить против себя еще одну важную группу сторонников Брюнинга – правительства других немецких государств.

Государства Южной Германии были недовольны и встревожены падением Брюнинга. Они были категорически против разрешения СС и СА, что могло ввергнуть их страны в пучину новых беспорядков. Их также не могли не волновать слухи о замене прусского правительства, временно исполняющего свои обязанности, имперским комиссаром. Не имея возможности сформировать свои собственные правительства большинства, Бавария, Вюртемберг и Баден имели все основания для беспокойства. Если они допустят, чтобы Пруссия управлялась рейхом, такая же судьба может постигнуть их тоже, в результате чего их государства утратят свою самостоятельность и будут низведены до положения провинций, управляемых из Берлина. Сильно встревоженные главы государств приняли решения предпринять объединенный демарш в Берлине. Причем они не удовлетворились протестом, высказанным Папену, а потребовали приема у президента. Они считали, что президент вполне может быть не полностью в курсе намерений Папена, и стремились, чтобы он получил информацию об их тревогах и требованиях из первых рук.

Беседа с президентом рейха оказалась ничуть не более утешительной, чем разговор с Папеном. На ней присутствовал канцлер, и именно он в основном участвовал в беседе от имени Гинденбурга. Последний лишь спокойно слушал. Южногерманские государственные деятели высказали свои соображения, постаравшись, чтобы они произвели максимальное впечатление на президента. Баварский рейхскомиссар Гельд предупредил, что вмешательство во внутренние дела Пруссии неконституционно, а отмена декрета о запрете СС и СА причинит ущерб президентской власти. Практически она означает легализацию нацистского террора и даже может привести к гражданской войне. Коллеги Гельда также предвидели серьезную опасность для стабильности государства, если СС и СА будут снова разрешены.

Папен, одновременно обращаясь к президенту и государственным деятелям Южной Германии, отрицал существование плана вмешательства во внутренние дела Пруссии. Он заявил, что никогда не существовало намерения назначить имперского комиссара, поскольку это было бы оправданным только в качестве ultima ratio, то есть если бы на карту были поставлены жизненно важные интересы отечества. Что касается отмены декрета о роспуске СС и СА, речь идет всего лишь о восстановлении равенства перед законом. При возникновении опасности гражданской войны все военизированные организации сразу же будут объявлены вне закона. Для осуществления контроля над их деятельностью они также будут помещены под надзор министра внутренних дел рейха.