Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл - Михаил Казовский

- В Белгород не надо, - вставил отпрыск. - Там переписали ужо. Всеволоду Юрьевичу в Суздаль тоже послано.

- Молодец, хвалю.

Завершилась встреча более чем дружески. Ярослав обнял на прощание Якова и сказал:

- Скоро перейду в мир иной. На престоле будет Олежка. Обещай не искать Галич под Олегом.

- Обещаю, отче, - твёрдо заявил он. - Но клянусь и в другом: коли он не высидит, коли что случится, - не отдам княжества в чужие, посторонние руки, сам его возглавлю. А потом уж - Васька мой.

Осмомысл кивнул:

- Правильно, сынок. Я уже и завещание уточнил точно так. Вижу, что чужбина воспитала тебя. Сделался разумнее, твёрже. Хорошо! Ты прощён за всё, что меж нами было. А меня прощаешь?

- Быть иначе не может, батюшка, мой свет.

Долго ещё смотрели в глаза друг другу - чтобы сохранить в памяти надолго.

В Перемышль семейство Владимира прибыло к Рождеству. Поселились, обосновались, зажили в своё удовольствие. А когда из Болшева поступило известие о кончине отца Дмитрия, мужа Поликсении, то уже ничто не мешало попадье и княжичу обвенчаться, узаконить своих детей. Что ещё желать? Только устроения новой псарни с крольчатником, чем и занялся Яков по весне.

А затем были радостные его поездки: в Белгород - взять невесту Ярославу Рюриковну и доставить Святославу Игоревичу в Новгород-Северский; а затем в Суздаль - взять другую невесту, Верхуславу Всеволодовну Долгорукую, и прибыть с нею в Овруч к жениху, княжичу Ростиславу Рюриковичу… Все теперь уважали сына Осмомысла, принимали тепло, заботливо. Пил он мало (говорил, что больше душа не приемлет), вёл себя достойно. Вроде просветление на него снизошло. Вроде чувствовал, что дела ему предстоят серьёзные…

И не зря. 23 сентября 1187 года Осмомысл послал за ним в Перемышль - звал к себе, чтоб проститься накануне кончины.

8

Главных недоброжелателей Ярослава было ныне четверо: сын Кснятина Серославича - Афанасий, младший брат Феодора Вонифатьича - Пахомий, сын Избыгнева Ивачича - Иннокентий и епископ Кирилл. Внешне почитали, низко кланялись, но забыть обиды, нанесённые их семействам, не могли. Например, Иннокентий считал, что на место погибшего тятеньки тысяцким надо было назначить его, а не низкородного Миколку Олексича. А епископ знал, что правитель Галича ненавидит Кирилла за сожжение Настеньки, и платил князю тем же. Бунтовать в открытую не хотели и копили силы для решающей битвы - после смерти владыки. Благо, этот час приближался неумолимо…

В сентябре Ярослав уже терял два раза сознание, но потом поправлялся, выходил на прогулки, даже посещал храм. А в двадцатых числах повелел собрать в церкви Пресвятой Богородицы высшую галицкую знать и своих наследников - для обряда крестоцелования.

Церемония состоялась 25-го. Новый печатник князя - младший сын скончавшегося Олексы Прокудьича - Филимон Олексич огласил последнюю прижизненную волю повелителя: все бояре вместе с княжичем Владимиром присягают на верность Олегу; а семнадцать тысяч серебряных монет поровну раздать всем простым жителям города и его окрестностей; а четыре тысячи золотых монет - лучшим людям. Это завещание было принято с противоречивыми чувствами: денег хотелось всем, а терпеть на троне бастардуса соглашались немногие; но решили не прекословить болезному, выжившему из ума Осмомыслу, - а потом видно будет…

Князь присутствовал на крестоцеловании - для него поставили золочёный трон. Он смотрел на горящие свечи, видел их размыто, в жёлтом ореоле, иногда нетвёрдой рукой подносил к глазу изумруд. Думал о своём: вот они, галичане… добрые и злые, честные и подлые… сгрудились, толпятся, делают вид, что любят… а когда было можно, взбунтовались, восстали и сожгли Настеньку… замечали промахи и судачили, за спиной часто издевались… многие считают князя полоумным… но богатство княжества им по нраву… а не замечают хорошего, вечно недовольны… Ярослав перевёл взгляд на икону Божьей Матери, обратился к ней мысленно: «Пресвятая Дева! Видишь, как я слаб. Помоги мне уйти достойно. Не возненавидеть в последний миг никого, до конца быть примерным христианином, преданным Твоему Сыну. Ты же знаешь, сколько мук претерпел я в жизни. Не хотел быть князем, но пришлось, и взвалил эту ношу на себя. Неподъёмную ношу… Никому не дано выполнить задуманное в полной мере. Как простой человек, я грешил… Но иначе не получалось. Ничего теперь уже не изменишь. Видимо, судьба! Об одном молю: защити Галицкую землю, не позволь ей погибнуть без меня!» Вытащил платок и утёр навернувшиеся слёзы. С острой, щемящей болью вновь подумал: «Господи, как жалко оставлять этот мир! Пусть несправедливый и злобный, но такой прекрасный в лучших своих моментах!.. Больше никогда ничего не знать… никого больше не любить… Не дышать этим воздухом и не ощущать биения сердца!.. Но таков закон. Надо уступать молодым. Осмомыслов век кончен. Что ж, мужайся, княже! Впереди твоё прощальное слово».

И сказал, обращаясь к подданным, дребезжащим немощным голосом:

- Люди! Галичане! Дорогие мои собратья!.. Жили мы непросто. Я порой был излишне суров, обижал, наказывал. Это доля любого князя. И хочу попросить прощения. Потому что хотел, но не смог сделать вас счастливыми. Я не Бог… А всего лишь раб Его… Уходя, оставляю вам нашу землю. Как она щедра, как по-матерински относится к нам! Берегите ж ея, не давайте на разграбление, поругание, сами не губите и не скверните. То богатство, что собрали мы за последние годы, можно промотать в одночасье. А потом? Что достанется внукам? Только нищета и презрение! Если от чего Галич и погибнет, так от распрей и глупости.

Будьте же достойны славы наших предков. Да хранит вас Господь. Аминь!

После этих слов паства опустилась перед ним на колени, низко поклонилась в знак благоговения. Неожиданно одна из боярынь стала голосить, протянув руки к Ярославу:

- Батюшка, мой свет! Не бросай нас, сердечный, не покидай, Христом Богом тебя мы просим!..

И толпа одобрительно зашуршала: «Не бросай, не бросай!»

- Пропадём без тебя, отца и владыки! По миру пойдём!..

«Пропадём, пропадём», - поддержали все. Женщины рыдали.

- Не серчай на нас, диких, неразумных! Виноваты перед тобою, но прости, прости! Поживи ещё!..

«Поживи, поживи», - умоляли люди. Осмомысл неопределённо взмахнул рукой, тихо улыбнулся:

- Я бы с удовольствием… Но увы, увы! Так устроен мир. Мы над ним не властны. - И перекрестил свой народ. Князя увели, с двух сторон поддерживая под локти.

День спустя он слег, двое суток находился в беспамятстве, пребывал между бредом и явью. Иногда звал Настасью, иногда - Ольгу, а порой кричал, что не видит выхода из подземного лабиринта Киево-Печерской обители.

Рано утром 1 октября 1187 года Ярослава не стало.

Умер он в возрасте пятидесяти семи лет, тридцать четыре из которых правил княжеством.

Отпевали покойного в той же церкви Пресвятой Богородицы и затем опустили в тот же самый склеп, где уже была похоронена Болеслава.

Оба брата - Яков и Олег - рядышком стояли у гроба, горько плача. Вскоре жизнь развела их - далеко-далеко…

Глава четвёртая

1

Ох, напрасно не поверил Олег предсказаниям Чарга! Говорил себе: ну, подумаешь - сон! Может и не такое привидеться! Взять и добровольно отказаться от власти? Уступить право на престол? Лучше отрубить себе руку!

А события развивались по печальному варианту.

Нет, остаток 1187 года пролетел безмятежно. Знали, что Саладин захватил Гроб Господень, но не волновались особенно сильно. Крестоносные страсти трогали их не слишком.

После Рождества умер Тимофей, и Олег похоронил его со многими почестями, отдавая дань своему наставнику. А затем, чтоб избавиться от прискорбных мыслей, молодой повелитель Галича ускакал в январе на обычное зимнее лесование в Тысменицу. Но на третий день охоты конь его споткнулся, князь упал на землю, подвернув себе ногу. Местный лекарь быстро её вправил, но она всё равно болела, и веселью пришёл конец. На повозке, поздней ночью, без предупреждения, возвратился младший сын Осмомысл а в стольный град. И, прихрамывая, отправился в терем к Зое. В женской опочивальне слышались какие-то выкрики, смех, возня. Вырвав из держателя на стене факел, муж ворвался в спальню к жене. И увидел на одре сразу четверых - гридей Перехвата, Усола, Миляту и свою драгоценную благоверную. Бросившись к распутникам, начал жечь их огнём. Те едва спаслись бегством. А княгиню он так ударил древком в лицо, что сломал ей нос. Отшвырнул затухавший факел и, не обращая внимания на рыдающую супругу, удалился прочь.