Механизм пространства - Андрей Валентинов

во второй раз. Первая попытка окончилась неудачей. Генерал расставил ловушку на двух варваров, а попался мятежный дух. Скрыт в дочери наставника Вэя, дух разметал шайку Ли Три Палочки, как ветер — труху. Самому генералу едва удалось вовремя оставить поле боя — не готов к схватке, он решил не рисковать зря. Умение отступить в нужный час — талант полководца, как писал Сунь-цзы.

Настойчивость в достижении цели — другой талант.

Чжоу Чжу расправил манжеты, в которых блестели запонки из алюминиума. Коснулся галстучной булавки — из того же металла. Серебро Тринадцатого Дракона помогало генералу размышлять. Успокаивало, проясняло рассудок, в чьем бы теле он ни находился.

«Обратиться к Эминенту с новой просьбой? — думал он, колеблясь. — Пусть отыщет мне герра Алюмена? Для него это — не труд. Самому мне не разыскать одного-единственного человека. Иголка в стоге сена? — нет, мой удел пересчитывать стога. Но просить дважды, не расплатившись за первую услугу? Терять лицо? Пока я медлю, удача может переметнуться к противнику…»

Да, Китай умел ждать.

Генерал Чжоу Чжу — не очень.

Сцена четвертая

Пожар начинается с искры

1

— Это какой‑то злой рок! Фатум! Взрывы и пожары просто преследуют меня!

Торвен подумал, что гере Собреро, возможно, не стоит близко подпускать к заводику по перегонке нефти. Если итальянец не преувеличивал, в его присутствии взрывалось даже молоко. С другой стороны, как обойтись без химика, когда твои знания о нефти ограничиваются ее горючестью?

Он хорошо помнил письмо Эрстеда-старшего, где гере академик упоминал странный интерес Карно к отходам перегонки нефти — мазуту и «газовому маслу». И желал взглянуть на процесс лично — на всякий случай. Утопающий хватается за соломинки. Зануда — за все, что подвернется под руку.

— Вы не поверите, синьор Торвен! Иногда я сам себя боюсь! Надо мной словно тяготеет пирофорное проклятие. Временами кажется: за моим плечом ухмыляется дьявол. Стоит ему дохнуть огнем, как самый безобидный опыт заканчивается взрывом!

В голосе Собреро пробилась детская обида. Доктору медицины недавно исполнилось двадцать. Выглядел итальянец еще моложе. Он избавился от бинтов, явив миру новенькую, младенчески розовую кожу лица. Брови отсутствовали; ресницы — тоже. Впрочем, юноша не тратил время зря: на его лбу красовалась свежее пятно мази от ожогов. Выше торчали рыжие вихры — будто наэлектризованные, они не желали подчиняться гребню.

Пальцы левой руки были перевязаны.

— Это не я! Это профессор Пелуз! — Собреро проследил за взглядом спутника. — Я помогал профессору воспроизвести опыты Браконно. Что может быть безопаснее? — древесные волокна, крахмал, бумага, хлопок…

— Смотря что с ними делать, — вежливо заметил Торвен.

— Именно! Смотря что! Профессор Пелуз обработал все это крепкой азотной кислотой. Затем разбавил получившийся раствор водой. Как и писал Браконно, выпал белый осадок. Мы его отфильтровали. Но когда профессор велел мне высушить порошок на жаровне… Вот, пожалуйста!

Итальянец взмахнул пострадавшей рукой.

— Синьор Браконно предупреждал: порошок горюч. Но не настолько же! Ксилоидин оказался гораздо опасней пороха!

— Опять взрыв? — за участием Торвена прятался интерес.

— Сильнейшая вспышка! Опыты пришлось свернуть.

— Очень жаль. Древесные волокна, говорите? Хлопок?

— И азотная кислота. С ней всегда проблемы. Я уж закаялся! Мы с профессором проводили опыты с глицерином. Пытались выделить новые соединения на его основе. Я надеялся создать лекарство от сердечных болезней. И что вы думаете? Едва мы обработали глицерин азотной кислотой в присутствии серной и получили немного тяжелой жидкости — эта субстанция рванула так, что мы с Пелузом едва остались живы!

— Может быть, вы все-таки получили лекарство? — предположил Торвен. — Что, если его сильно разбавить? Скажем, пара капель на стакан воды?..[59]

— Лечить людей взрывчаткой?!

— Почему бы и нет? Порохом в свое время лечили…

— Шарлатанство!

Несмотря на решительный вердикт, Собреро задумался и умолк. За окном кареты проплывали буколические пейзажи, достойные кисти Дюпре. Поля наливались спелой желтизной, зелень дубовых рощ радовала глаз, зовя отдохнуть в прохладной тени. Черный росчерк ястреба в небе, прозрачном до звона; стадо коров на холме. Идиллия! Если бы карета не скакала на ухабах, если бы не жара и не пыль из-под конских копыт; если бы…

Гере Торвен мысленно погрозил себе пальцем. Так из Зануды недолго превратиться в Брюзгу! Тем не менее, кроме вышеперечисленных факторов, его раздражало что‑то еще.

— Учуяли? — подал голос итальянец. — Нефть. И ее вонючая семейка. Мы подъезжаем.

Торвен и впрямь узнал запах фотогена, которым заправляли лампы.

— Как назывался порошок, которым вы обожглись?

— Ксилоидин.

— Записи опытов сохранились? Методика получения? Пропорции реагентов?

— Разумеется! К счастью, лабораторный журнал уцелел.

— Не могли бы вы сделать для меня копию? Если, конечно, профессор Пелуз не станет возражать. Я хочу переслать записи своему патрону, академику Эрстеду. Думаю, ксилоидин его заинтересует.

— Помилуйте, синьор Торвен! Это же опасно! Неужели академик Эрстед интересуется взрывчаткой? Никогда бы не подумал!

— Академик Эрстед, как глава Общества по распространению естествознания, интересуется всеми новыми открытиями. Вы только напишите, чего ни в коем случае не следует делать при проведении опыта. Простите за каламбур, но у вас богатый опыт в этой области. Приехали, что ли? Ну и вонь!

2

«Заводик» был — одно название.

Ветхое строение из насквозь почерневшего дерева выглядело диковато. Словно стайка разновысоких сарайчиков срослась боками, уподобясь колонии грибов. Каждый «гриб» отчаянно пытался сохранить индивидуальность: начиная собственным, не таким, как у других, ростом — и заканчивая крышей-шляпкой, скошенной на особицу.

Из крыш торчали печные трубы. Крайняя извергала в небеса высоченный столб грязно-белого дыма.

У ближней пристройки на дощатом помосте, укрыта навесом от дождя, покоилась смолисто-черная бочка — добрых десяти футов в диаметре. Рабочий в брезентовой робе, открыв кран, наполнял из бочки закопченное ведро. Картина была достойна сказки гере Андерсена: «В черном-черном доме стоит черная-черная бочка. Черный-черный человек наливает из нее в черное-черное ведро черную-черную…»

Вот тут у сказочника чуть не вышла промашка. Жидкость в бочке — вполне себе прозрачная — выбивалась из повествования.

— Одиннадцать, — сообщил рабочий вместо приветствия и перелил содержимое ведра в бочонок поменьше. Сорокаведерный пузан, установленный на телеге, выглядел лилипутом рядом с великаншей-родственницей. Каурая лошадка мотала головой, с возмущением фыркала и чихала.

Гере Торвен посочувствовал бедному животному.

— Двенадцать…

— Добрый день. Где хозяин?

— Там, — неопределенно махнул рукой рабочий.

Этого указания оказалось достаточно. Собреро с уверенностью следопыта двинулся в обход строения. Торвен последовал за ним. За углом обнаружились распахнутые настежь ворота. Каких‑то пять шагов — и августовская жара показалась датчанину желанной прохладой.

За воротами царило настоящее пекло.

Причиной тому, без сомнения, являлась печь, топившаяся в углу, слева от входа. В ее верхнюю часть был вмонтирован