Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век... - Арсений Замостьянов

Тяжко заболел казавшийся престарелым (было ему за шестьдесят!) Александр Вяземский. Его кресло уже считалось вакантным, и Державин, как уже было сказано, метил в генерал-прокуроры. Императрица и Зубов в личных беседах намекали ему, что такое назначение не за горами. По существу, Державин уже целый год исполнял обязанности, схожие с генерал-прокурорскими, он досконально изучил работу Сената… Когда Зубов стал советоваться с ним — кого бы назначить генерал-прокурором? — Державин насторожился.

Он подробно рассказал об этом в «Записках»:

«Императрица автору, когда он был при ней статс-секретарем, приказала делать на все сенатские мемории примечания, и ежели что усмотрит несправедливое или несогласное с законами, то докладывать ей по причине, что тогда генерал-прокурор кн. Вяземский, будучи тяжко болен параличом, не мог отправлять своей должности. Но когда частые примечания ей наскучили, тогда она приказала только прочитывать их сенатским обер-прокурорам, чтоб они, ежели найдут их правильными, новые бы от сенаторов испрашивали резолюции и ошибки поправляли; но когда они не согласятся и останутся при своих мнениях, тогда бы оставлял их по их воле, но только бы у себя имел им записку. Таким образом, продолжались сии примечания почти целый год; но когда в один день автор ей читал дела, то она сказала: „Нет, надобен мне новый генерал-прокурор, старый ослабел“; поглядев на автора лицом примечательным, пресекла разговор. На другой день поутру, часу в 9-ом, любимец ее гр. Зубов прислал к автору лакея с записочкой, чтоб он поскорее ехал во дворец; но как автор тогда занемог и принимал лекарство, то и не мог сего сделать, а приехал уже на вечер. Гр. Зубов, отведши его на сторону, сказал, глядя на него пристально, что императрица намерена уволить старого генерал-прокурора от службы и сделать на место его нового; то кого бы он думал? Автор, не показав нимало своего желания к тому, хотя отправлял уж почти год должность генерал-прокурора, делав замечания на мемории Сената, которые по большой части уважались обер-прокурорами и сенаторами, ответствовал, что это состоит в ея величества воле, кого ей угодно. Граф сказал: „Хорошо, поезжайте домой и приезжайте завтра ранее“. По приезде граф сказал: „Выбран, братец, генерал-прокурор“. — „Кто?“ — „Граф Самойлов“. И тотчас после сего позван был автор к императрице; она спросила его: „Что, записывал ли ты свои примечания о сенатских ошибках, как я тебе приказывала?“ — „Записывал“. — „Принеси же завтра ко мне их“. Записки представлены; она, их приняв, оставила несколько дней у себя; потом, призвав его, отдала оные ему обратно с апробациею, ея рукою написанною, сказав: „Отдай их новому генерал-прокурору и объяви от меня, чтоб он поступал по оным и во всех бы делах советовался с тобою“. Вскоре после того позван был к ней гр. Самойлов, то есть новый генерал-прокурор; возвратясь от нея, подошёл к автору и сказал, что ея величеству угодно, чтоб он по своей должности с ним обо всем советовался; то он и надеется от него дружеского пособия. Автор откланялся и вследствие того был несколько раз приглашён на совет генерал-прокурора; но как в некоторых мнениях не соглашались, а генерал-прокурор отдался руководству подьячих, или, лучше сказать, правителю своей канцелярии, человеку не великого разума и сведений, но упрямому, то и произвёл он между графом и автором ссору. По сей причине, сколько императрица ни желала, чтоб под лицом генерал-прокурора отправлял генерал-прокурорскую должность автор, но сие не имело своего действия и истина должна была открыться, показав слабость руля государственного правления, т. е. генерал-прокурора».

Вот и новая обида: у Державина спрашивали совета, многозначительно кивали — а на следующий день пришло известие о назначении А. Н. Самойлова. Новый генерал-прокурор был племянником Потёмкина. Недавно — после Ясского мира — его осыпали наградами: Самойлову тогда выпала честь стать «вестником богов». К тому же императрица хотела поддержать его, отвлечь от траурных мыслей: за один год Самойлов потерял любимого отца и великого дядю. Но Самойлов привык сражаться с оружием в руках, а не вникать в чьи-то жалобы. Он умел солидно представительствовать на переговорах, которые Россия вела с позиций силы, но презирал волокитную юриспруденцию и ничего не понимал в индустриальной и хозяйственной рутине.

Императрица удостоила Державина очередной аудиенции. Она захотела ознакомиться с его работой, с его записями по поводу сенатских ошибок. Рапорты Державина обрадовали Екатерину: дельно, логично… «Отдай их новому генерал-прокурору и объяви от меня, чтоб он поступал по оным и во всех бы делах советовался с тобою». Это, безусловно, знак недоверия к Самойлову. Можно подумать, что его назначили генерал-прокурором из уважения к памяти великого Потёмкина. Но Александр Николаевич Самойлов отнюдь не был неоперившимся птенцом. Почти ровесник Державина (на год младше), ставший графом в годы потёмкинского фавора, он прошёл с боями обе екатерининские Русско-турецкие войны. Под командованием дяди штурмовал Очаков, под командованием Суворова — Измаил. Боевой генерал с честными орденами на груди, горделивый и неуступчивый.

А Державин, окрылённый после беседы с императрицей, счёл себя эдаким теневым генерал-прокурором. Самойлов поначалу был вынужден следовать советам недавнего кабинет-секретаря императрицы. В такой ситуации им нелегко было сохранить добрые отношения. Тем более что Самойлова по уши затянуло в тяжбы, связанные с наследством князя Таврического.

Когда Державин чувствовал свою правоту — переубедить его было невозможно. Он впадал в буйную неуступчивость. Вот, например, капитан Шемякин купил в Саратовской губернии земли, некогда принадлежавшие блистательному Потёмкину. Давным-давно туда переселились три тысячи малороссов. Возник спор: считать ли их крепостными? Шемякин утверждал, что после бунта, когда этих малороссов усмирили, они дали подписку повиноваться Потёмкину. Выходит, крепостные!

С Шемякиным согласился Завадовский. Но Державин возглавил сенатское меньшинство. Он убеждён: малороссы подписали бумагу не по доброй воле, но «чрез многие побои и истязания». А значит, эти земли принадлежали князю Таврическому незаконно. Крестьян надлежит вернуть казне, они — не собственность Шемякина. Державин намеревался спорить по этому поводу с обер-прокурором и требовал, чтобы последний передал ему свою речь для основательной подготовки критических замечаний. Обер-прокурор Башилов не соглашался, разгорелся жёсткий спор. Державин ночами не спал — и всё из-за саратовских малороссов, которых он в глаза не видал, а пуще — из упрямства. «По обыкновенной моей участи ожидаю неприятностей. Прежде всего, скажут: какой вздорный и неспокойный человек! вот опять новую завёл историю!» И впрямь, второго такого неспокойного сенатора поискать.